Кирилл Казанцев - Доказательство чести

Инициатором этого выступил сам Пермяков.

— Знаете, что оказалось там самым простым? — спросил Сашка.

— С Кормухиным разговаривать, — предположил Пащенко.

— Нет. — Сашка улыбнулся и снова покачал головой. — С Сорокой. Две недели в одной камере с отморозком — это причал для души, ищущей отдохновения.

Антон думал, что пребывание в одной камере с Ферапонтовым-Сорокой станет для Пермякова тяжелым испытанием. Оказалось, что самыми невыносимыми для заместителя прокурора стали встречи с коллегой по фамилии Кормухин.

— Очень трудно, просто невозможно разговаривать с тем человеком, который смотрит тебе в глаза и уверен в том, что ты предатель.

— Забудь, — посоветовал Пащенко. — Мы знаем, что ты не вымогал этот чертов дом.

— Спасибо, что вы верили мне, ребята, — устало выдавил Пермяков. — Но я вымогал этот чертов дом.

Темнота обрушилась на берег так стремительно, что Сашка различался в ней уже с трудом.

— Что ты сказал?.. — не поверил своим ушам Копаев.

Пермяков был чуть пьян. Его прежнее местонахождение давало возможность делать сезонные скидки на цену заявления. Антон с прокурором еще не понимали, что вечер стремительно превращался в ночь.

— Саня, повтори, что ты сказал, — опять тихо попросил Копаев. — Я, кажется, ослышался.

— Ты не ослышался, да и Вадик тоже. Я ухожу из следственного комитета.

— Я ничего не понимаю, — выдохнул Пащенко. — Ты пьян, Сашка. Поехали домой, тебя сестра заждалась!

Вместо ответа Пермяков откинулся на подставленный локоть и стал осматриваться в поисках спиртного. Он хотел не буженины или сыра. Такими движениями мужик может искать только водку.

— У меня есть еще одна бутылка в багажнике, — сообщил Вадим Антону.

— Так принеси.

Пермяков неуверенной рукой наполнил пластиковый стакан, медленно выпил жгучую жидкость, с хрустом сжал посудинку и отбросил ее в сторону.

— Я вымогал тот чертов дом. Делал это сознательно, отдавал себе отчет о последствиях. Кормухин был прав, но не смог это доказать. — Сашка наградил друзей тем цепким взглядом, который бывает только у хорошо выпивших людей, и добавил: — Нашу школу не переборешь, правда? Школа наша!.. Ничего он не смог доказать. Я сломал его. Да и вы помогли, спасибо. А насчет дома не сомневайтесь — вымогал, хотя дело прошлое…

Копаев и Пащенко окаменели. Они сидели и смотрели на то, как их старинный друг виновато морщился.

— Дело прошлое.

— Этого не может быть, — едва слышно выдавил Копаев.

— Еще как может, — твердо заявил Пермяков. — Я так и сказал. Мол, на дом согласен. Выпускаю Кускова, а вы мне — дом в Сочи. Знаешь, Антон, дом этот какой? Крутой, без вопросов. С мансардой, двести девяносто квадратов общей площади. Если его продать, то запросто можно трешку на Охотном Ряду взять.

— Он пьян, — поставил диагноз Пащенко. — Везем его домой. Надоело этот бред слушать!

— Это не бред! — Пермяков внезапно стал трезвым и повысил голос. — Такова истина. Рожин предложил мне дом, и я дал свое согласие! Все. Я не жду понимания.

Темнота опустилась. В этом кругу не было принято повторять шутки.

— А ведь дом теперь твой. Правда, Саня? — профессионально поразмыслив, констатировал Копаев. — Рожин успел на тебя право собственности оформить?

— Успел, — так же нехотя подтвердил Пермяков. — Я ухожу из комитета. Только оправдываться не собираюсь. Не в чем.

— На самом деле? — удивился Пащенко.

— На самом, — подтвердил Александр.

— А то остался бы.

В такую вот историю по-прежнему верилось с трудом, но яд в словах прокурора уже чувствовался.

— Нет, Вадим, не получится. — Пермяков оторвал травинку, сунул ее в зубы. — Меня не Кормухин, а ситуация поломала. Я уже не смогу.

Поддержки, как и упрека, он не встретил.

Сашка понимал, как на него сейчас смотрят друзья, и объяснил:

— Я шутя сделал то, за что раньше брал за ноздри других, и так же запросто побывал на их месте. Весь комплекс мероприятий, от ареста до освобождения. Вот что меня поломало, ребята.

Наступила пора, когда нужно было уезжать либо разжигать костер.

— Довезете до дома?

Локомотив сам развязал узел, который затянул. Отправив жену к матери в Сызрань, он вдруг почувствовал облегчение, которое приходит в тот момент, когда ты становишься свободным от обязательств перед близкими. Освобождение от семьи часто дается с трудом. Но когда оно наступает, в первые дни приходит чувство освобождения от неких пут. Не нужно бояться за близкого человека, беречь приходится лишь себя. Исчезает необходимость отвечать за других. По всей видимости, это самое чувство и запрещало истым ворам иметь семью.