Кирилл Казанцев - Доказательство чести

— Да, — сказал Подлиза. — Я сейчас напишу.

Тот согласился без особой охоты, но потом, когда спрятал в карман зеленой рубашки бумажку с портретом президента Гранта, уже пылал энтузиазмом. Майорские погоны шевельнулись в готовности лететь к цели прямо сейчас.

— Сороку, то бишь Ферапонтова, на что колют?

— А на что опера из УБНОНа колют? — удивился Качалкин. — На наркотики, понятно.

— И все?

— Слушай!.. — Майор поморщился.

Он, как обычно, не считал себя участником организованной преступной группы, несмотря на портрет президента Гранта.

— На допрос его еще никто не выводил. Завтра к нему наверняка приедут. Моя смена послезавтра, вот тогда ты в это же время и подскочи. Что он тебе сейчас сообщить может? Мол, взяли за то, что у него в кармане грамм героина был? Ты сам-то в это веришь? Лично я — нет. У парня сто килограммов мышц, а ему отравную статью вменяют. Что-то не так, правда?

— Может быть, он уже что-то знает! — угрюмо возразил Подлиза. — Пусть сейчас ответ даст.

— Дорогой ты мой! — глядя на собеседника как на слабоумного, промолвил Качалкин. — Это же не пионерский лагерь. Ты думал, я сейчас подойду к камере, дам твоему другу записку, подожду, пока он ответит, а потом к тебе вернусь? Если бы мог, то я тебя просто туда запустил бы, чтобы ты там полчасика поболтал. Но ты ведь не хочешь в камеру, правда?

Согласившись с логикой майора, Подлиза смирился и с отсрочкой ответа. Он развернул машину и поехал домой.

А Качалкин, дождавшись удобного момента, вошел камеру к Ферапонтову.

Сороке подфартило. На втором этаже, где он по обыкновению сидел, шел полноценный ремонт. Поэтому арестантов оттуда растасовали по другим камерам. А повезло Сороке в том, что его, как и еще нескольких задержанных, разместили в одиночки. Двое в одиночке всегда лучше, чем пятьдесят в камере на двадцать четыре персоны.

С соседом у Ферапонтова тоже сложилось. Этого парня он видел впервые, однако тот сразу расположил Сороку к добродушным отношениям. Белка был родом из Тынды. Это аж там, где БАМ. Два года назад он переехал в Екатеринбург и промышлял тем, что сбывал таежную пушнину местным скорнякам. Дела у парня шли хорошо до тех пор, пока тындовские опера из УБЭП не выяснили, что пушнина, добываемая промысловиками в районе БАМа и поступающая в государственные учреждения, является лишь двадцатой частью того, что реально отстреливается. Белка сидел уже пятый месяц.

— А почему тебя в одиночку-то замкнули? — удивился Сорока.

В его голове не укладывался факт того, как с посредником по сбыту шкурок могли так жестоко поступить.

— Да ты знаешь, я одного полицейского замочил. — Белка ковырнул пальцем в носу. — Нечаянно.

— Как это? — опешил Сорока.

— Как-как, — пробормотал сокамерник, разглядывая то, что вытащил из носа. — В глаз. Обоих.

Ферапонтов похлопал глазами.

— Как обоих? Ты же сказал, что одного?..

— Нечаянно одного. А второго специально.

Спасибо тюремщикам. Определили!.. Уж лучше было бы попасть туда, где пятьдесят гавриков и каждую минуту кто-нибудь из них усаживается на парашу.

— Облаву устроили, суки, — продолжал пояснять Белка. — А у меня в карабине два патрона оставалось. Сначала пугнуть хотел, да низко взял. Раз так, думаю, то чего последнему патрону зря пропадать? Двоих положил, а их семеро оказалось. — Он добродушно улыбнулся и выдал: — Мне бы еще пять патронов. Всего пять!.. У тебя курить есть?

Ферапонтов сообщил, что нет. Тогда Белка разрешающе кивнул на пачку, лежащую на полу. Закурив, Сорока не успокоился. Менты втюхали его в хату с каким-то психом. В любой момент можно ожидать, что этот тип вдруг что-нибудь вспомнит. Скорее всего, он решит, что виновником его задержания был именно Сорока, вытащит из-за щеки обломок лезвия и полоснет сокамерника по запястью. Пока конвой сообразит, в чем дело, кровь из него выйдет, как молоко из опрокинувшегося пакета.

— А тебя-то за что?

— Да так… — отмахнулся Сорока.

Но ему вдруг пришло в голову, что ворон ворону глаз не выклюет. Он поведал собрату по борьбе с законом истории, приключившиеся с Зелинским и Гоновым, не забыл упомянуть и о ловкости, проявленной в деле посадки в тюрьму заместителя транспортного прокурора.

Белка довольно ощерился.

— Моего бы следователя кто-нибудь сюда усадил!..

Он хотел помечтать еще о чем-то, но на двери камеры загрохотали запоры.

— Ферапонтов, на выход, — заявил какой-то майор-зеленорубашечник, рассматривая арестантов, вставших вдоль короткой стены.