Михаил Ишков - Супердвое. Версия Шееля

Чтобы довести дело до суда, прокуратуре хватило косвенных улик, однако прямых доказательств не было, особенно в части организации поджога.

На суде барон напрочь отрицал свою причастность к преступлению. В своих показаниях он всерьез и не без исступленной горячности доказывал, что пожар – это кара высших сил за пренебрежения древними германскими традициями. Якобы древние тевтоны, насылая священный огонь, таким образом когда‑то наказывали заблудших. К сожалению, опровергнуть этот тезис прокуратуре было нечем – способ поджога так и не был установлен. Экспертные заключения противоречили одно другому, и никто из специалистов не мог толком объяснить, по какой причине пламя вспыхнуло моментально и с невероятной силой охватило производственные помещения.

Что могло стать причиной такого взрывного возгорания?

Поджог?

Никаких следов поджога следствием установлено не было.

К тому же возникла неувязка с мотивом. Действительно, кому придет в голову сжечь собственное доходное предприятие ради демонстрации всемогущества священного огня?!

Суд отправил дело на доследование, спустя еще несколько месяцев старого барона неожиданно оправдали, а в конце двадцать девятого года Шеель вместе с осиротевшим сыном отправился в СССР налаживать переработку древесины, без которой пролетариат якобы не мог успешно построить социализм.

С точки зрения абвера это была наиболее приемлемая версия случившегося, ее и зафиксировали в документах. В представленной объяснительной записке указывалось на патологические изменения в психике подследственного, однако в приложенных справках и экспертных заключениях никто из врачей не отважился прямо объявить старого барона сумасшедшим.

Временное помутнение рассудка специалисты объясняли социальными причинами – в ту пору очень любили ссылаться на социальные причины. Будто бы, уверовав в коммунизм и оказывая существенную материальную поддержку местной организации КПГ в Вестфалии, барон никак не мог предположить, что работавший у него персонал, казалось бы, насквозь пропитанный коммунистическим духом, на самом деле состоял из отъявленных живоглотов.

Однажды барон, придерживающийся самых честных правил, сообщил председателю фабкома и секретарю фабричной комячейки, что в связи с экономическими трудностями ему придется на несколько пфеннигов снизить расценки. Те в ответ пригрозили забастовкой. Шеель попытался объяснить, что это мера временная, в противном случае ему придется уволить часть персонала. На это активисты ответили, что сочувствующий эксплуататор не обеднеет, если сократит свой рацион на пару бутылок шампанского в день.

Такой наглости и глупости Шеель стерпеть не мог и якобы в порыве фанатизма – а в страстности его натуры никто не сомневался, – подпалил собственное предприятие.

Судя по его последующим подвигам в Советской России, для такого вывода были основания, однако в этой версии просматривался существенный изъян. Приписываемое Шеелю помутнение рассудка, как ни странно, никак не отразилась на его умственных способностях. Воспользовавшись решением суда, Шеель выколотил из страховщиков более чем изрядную сумму, затем отправился в «Централе» – областной комитет КПГ, и открыто позлорадствовал – пусть теперь работяги поищут себе другого хозяина, который столько делал бы для них.

История занятная, однако сразу догадаться, что хотел сказать Алекс–Еско, по заданию Трущева раскрывший подноготную борьбы германского рабочего класса за свои права, было трудно. Возможно, друзья–соавторы предлагали мне задуматься, куда может завести людей самый справедливый «изм», если они теряют остатки здравого смысла?

Впрочем, меня это не касалось. Пусть об этом призадумаются будущие классики.

* * *

Из воспоминаний Алекса–Еско фон Шееля, надиктованных на видеокамеру:

« … клюнул на наживку, которую я подбросил ему с помощью Магди».

«Дядя Людвиг сам позвонил мне, попросил немедленно подъехать к нему домой, на Бенигсенштрассе.

Я возразил, что нахожусь на службе. Тогда Майендорф посоветовал обратиться к Эмилю, после чего положил трубку. За разъяснениями я обратился к начальнику ракетного отдела, куда меня перевели из Пенемюнде. Мы были в приятельских отношениях, и тот разъяснил, что Эмиль – это генерал от артиллерии Эмиль фон Лееб, начальник Управления вооружений сухопутных сил (Waffenprufamter).

Я набрался наглости и позвонил генералу.