Михаил Ишков - Супердвое. Версия Шееля

— Значит, мне не выкрутиться?

— Да, положение непростое. Только, товарищ Густав, не надо бросаться в панику! Кстати, у меня есть отличная идея. Попробуйте обратиться к администрации лагеря с просьбой предоставить вам советское гражданство? Отличный вариант! Полагаю, вам пойдут навстречу и тут же освободят из лагеря.

Подполковник сделал длинную и важную паузу. Закурил, предложил мне. Папиросы были хорошие, «Казбек». В лагере это был самый ходовой товар. Я в силу своих религиозных убеждений всегда воздерживался от табакокурения, однако от такого подарка грех было отказываться. Например, угощу соседа по нарам – глядишь, в нем взыграет совесть и он откажется от преступного замысла. Сосед поинтересуется, откуда у тебя такие хорошие папиросы, Густав, а я отвечу – в НКВД выдали. Вот тогда дело швах. На всех злоумышленников папирос может не хватить, тем боле, что самые опасные из них в папиросах не нуждаются. «Казбек» они в пайке получают.

На Лубянке.

— Впрочем, есть еще вариант, – заявил подполковник. – Если вы согласитесь помочь Красной Армии сокрушить ненавистного врага, мы готовы обезопасить вас от происков этой фашистской сволочи.

…Крайзе засмеялся.

— Вот когда мне стали ясны его подходцы! И насчет покушения он не врал. Если я еще раз откажусь, его не избежать. А кто набросится на меня, закоренелые нацисты или беззаветные борцы за дело рабочего класса, не так важно. Это была жестокая реальность, бляха–муха!.. Но и пропадать за просто так тоже не хотелось.

– …Разве моей помощи в борьбе с фашизмом недостаточно? – спросил я. – Разве я не рисковал жизнью, выполняя задания командира партизанского отряда? Я готов строить для вас дома, прокладывать дороги, ремонтировать радиоаппаратуру, но я – миролюбец. Мои религиозные убеждения не позволяют мне вновь взять в руки оружие.

Подполковник усмехнулся.

— Решили постоять в сторонке? Напрасные надежды, товарищ Крайзе! Жизнь – это борьба, и она возьмет свое. Что касается оружия, трудно ссылаться на религиозные убеждения после того, как вы однажды в Германии взяли его в руки.

Пауза.

— Послушайте, товарищ Крайзе, давайте поговорим откровенно, как мужчина с мужчиной. Такие люди, как вы, нам очень нужны. Вы уже наглядно продемонстрировали, что отваги и сметки у вас хватает. Кроме того, у вас, вооруженного, появятся хорошие шансы остаться в живых, а жизнь, Густав, это очень ценный приз. Вот вам мой совет – не спешите с ответом. Взвесьте все «за» и «против».

— Я уже взвесил, – возразил я. – На той стороне меня ждет виселица. Там у меня нет никаких шансов.

— Товарищ Крайзе, еще раз прошу, не торопитесь с ответом.

Несколько дней я прикидывал и так и этак. Подполковник был хитер, но и я не дурак. Стоило сменить гражданство и мне уже не отвертеться. Если откажусь бороться с фашизмом, меня как дезертира кокнут по приговору трибунала. Чтобы выжить, я должен был записаться в диверсанты. Красные от меня не отстанут – это было ясно как день.

Смущало другое. Я шкурой ощущал, что мои доброжелатели из 4–го управления не доверяют мне. Я никак не мог понять, зачем вообще эта грязная игра? Зачем эта волокита? Поставили бы вопрос ребром – готов стать диверсантом? Да–да, нет–нет! А там что Колыма, что Елабуга, что Германия – одна бляха–муха!

Это был вопрос вопросов! Одна из маленьких тайн большой войны.

— Это проще простого, Густав Карлович, – ответил я. – Решить эту задачку под силу даже самому бездарному литератору.

Петька Шеель ткнул пальцем в мою сторону.

— Заметь, не я это сказал, но с общим пафосом твоего выступления согласен. Литераторы – это самое ядовитое племя на свете. Мало того, что они способны выдумать самое невероятное объяснение, они способны вспомнить о том, что не было и быть не могло. Впрочем, журналюги тоже хороши – врут не стесняясь. Мне однажды такое приписали, что пришлось делать ноги…

Я возмутился.

— А ты бы не делал ноги! Остался бы здесь, на родине, бросился бы в бой за правду…

— Прекратить! – прикрикнул старикан. – Я делюсь с вами воспоминаниями, ввожу, бляха–муха, в курс дела, а вы в самый кульминационный момент устраиваете перепалку!? У вас что, ничего святого не осталось? Только хиханьки да хаханьки?.. Неужели непонятно, что строптивость могла стоить мне жизни. Тогда с отказниками не церемонились.

— Разве дело в церемониях? – возразил я, затем, призадумавшись, согласился. – Хотя, возможно, и в церемониях. Неужели Трущев вам ничего не объяснил?..