Михаил Ишков - Супердвое. Версия Шееля

— Что им удалось разглядеть во мне такое, чего во мне, бляха–муха, отродясь не было?

Он так и выразился – «отродясь», чем окончательно очаровал меня. Пафос, таившийся в этом словечке, окончательно развеял небеспочвенные подозрения, что этот бодрый старикан не более чем подставная фигура, подсунутая мне виртуальным Трущевым и его сподвижниками – всеми этими Нильсами Борами, Мессингами, Сен–Жерменами и Заратустрами, пытавшимися соблазнить меня сладкими сказками о прелестях согласия, без которого якобы жизнь теряет смысл и радость.

То‑то в этом земном времяпровождении много смысла!

Буквально невпроворот!..

Что‑то я до сих пор не обнаружил в лабиринте, в который меня в момент рождения угораздило вляпаться, какой‑то особо замысловатой логики.

— Как только меня выписали из госпиталя, добрые дяди из 4–го управления НКВД и Главного штаба партизанского движения взялись определить мою судьбу.

Старикан вновь уставился в стену. Глядел долго, видно, пытался до мельчайших подробностей вспомнить эти трудные дни.

Между тем за окном совсем стемнело, и в непрозрачной весенней мгле прорезались уводившие в историческую даль огни на шоссе.

Петя поднялся, подбросил пару поленьев в печь. Огоньки забегали, заиграли, высветили углы, где со времен Трущева прижились тени былого. В блеклых отблесках печного огня тени зашевелились, задергались, придвинулись поближе. Голос у старикана приобрел странную хрипотцу, речь породнилась с летописью.

— В лето 1944–ое от рождества Христова щеголеватый подполковник из 4–го управления НКВД провел со мной душеспасительную беседу. Говорил гладко, как по писанному – «Гитлеры приходят и уходят», «…мы воюем за светлое будущее», «…нас ведет товарищ Сталин». Давил на сознательность, на необходимость сделать решительный выбор в пользу мирового пролетариата, который не на жизнь, а на смерть сражается с «самым реакционным отрядом мирового империализма – немецким фашизмом». Потом предложил поступить в специальную школу, чтобы получше подготовиться к этой самой борьбе.

Я, наивный гренадер, ответил, что пока не готов встать в ряды сознательных борцов, и признался, что меня куда больше прельщают тайны электромагнитных волн, с которыми меня познакомил толстоватый уже в молодые годы Франц Ротте.

Подполковник улыбнулся.

— Решили отсидеться в тихом уголке? Не выйдет, товарищ Крайзе!

На прощание попросил хорошенько взвесить все «за» и «против» такой, как он выразился, «присмиренченской» позиции.

На конспиративной квартире, где меня поселили после выздоровления, я пришел к выводу, что этот щеголеватый агитатор так просто не отвяжется. Он пойдет на все, чтобы я безоговорочно уверовал в идеи марксизма–ленинизма.

Так и вышло.

Подполковник еще раз побеседовал со мной, я вновь отказался, и меня, поскольку формально я числился германским подданным, отправили в лагерь для военнопленных под Красногорском.

После принятия рюмки «шнапса» для оживления воспоминаний дядя Густав продолжил.

– Es war ein wunderschöner Ort!* (сноска: Это было замечательное место!) Здесь отбывали срок генералы, взятые в плен под Сталинградом, здесь одно время сидел фельдмаршал Паулюс. Сюда поместили фельдмаршала Шёрнера и сына фельдмаршала Клейста – старшего лейтенанта Герлаха. Тот впоследствии заявил о себе как крупный писатель. В Красногорске сидела обслуга Гитлера: его личный адъютант, майор Гюнше, шеф–пилот генерал–лейтенант Баур, старший камердинер Линге. Сюда летом сорок четвертого доставили личного адъютанта Рудольфа Гесса Карла–Хайнца Пинтша.* (сноска: Некоторые зарубежные исследователи, пытаясь доказать, что Гитлер ничего не знал о миссии Гесса, сообщают, что фюрер якобы страшно «отомстил» всем причастным к «измене». Во исполнение этого приказа его вдове было сохранено имение и министерская пенсия, адъютант Пинтш отделался двумя месяцами домашнего ареста, после чего его отправили в строевую часть, а Вилли Мессершмит и Ганс Баур, готовивший Гесса к полету, вообще не пострадали. Хотелось бы напомнить о мести Гитлера, которую испытали на себе участники «Красной капеллы» и заговорщики 20 июля. Их подвергли жутким пыткам, предали унизительной казни.) В Белоруссии Пинтш попал в плен, где в точности описал все подробности подготовки «побега». После его откровений и допросов Ганса Баура у красных не оставалось сомнений, что Гесс отправился на Туманный Альбион с дипломатической миссией и, более того, сумел добиться согласия Лондона на сохранение трехлетнего статус–кво на берегах Пролива.