Михаил Нестеров: Последний контракт

Миранда видела в Сергее Марковцеве киллера, себя представляла в роли заказчицы. В первом она не ошиблась и мучительно соображала, не ошиблась ли она в себе. Дело не в пресловутых регалиях и финансовых кубках отца, расцветших для нее во всей красе раз и навсегда. «Как тебе это на вкус и на цвет?» — спросил Сергей. Ничего так. Вставляет не хуже кокаина из ее собственных кубков, которые отец расшвыривал и цинично отвергал вкусовые качества дочери.

На вкус и цвет товарищей нет.

Товарищей.

Отец предстал товарищем.

А был ли он отцом? Она всегда видела в нем воротилу с огромным выменем. Он не целовал ее, но облизывал шершавым коровьим языком. Лягал, когда Миранда прикладывалась к соскам другой, бешеной, коровы, пасшейся на конопляных лугах.

Она не видела себя самостоятельным человеком. Отец продолжал топтать ее независимость, задаривал, шепча: «Я все для тебя сделаю». И тем самым развращал ее.

Она слышал крики отца. Кричит, значит, больно. Больно, значит, жив. Матерится на весь дом — факт вообще обнадеживающий и пугающий одновременно: начнет отыгрываться на домашних, смешивая дочерний кокаин с жениной грязью. Она даже лишнего сегодня услышала и больше ничего не хотела знать.

«Как попрощаться с Сергеем?» — думала Миранда, поджидая его на нижней ступеньке лестницы и затягиваясь сигаретой. Отчего-то именно этот вопрос стал на первое место. Сказать до свидания? Но к такой форме прощания прицепилось несуразное, рожденное под наркотическим хмелем: «спасибо вам за все», «приходите еще», «здесь вам рады»...

Но он еще ничего не сделал, чтобы одаривать его словами благодарности. Но если бы он сделал то, что отравленным полуметровым мачете сидело в груди Миранды...

Она подсознательно переписывала финал, чтобы девочка смогла сделать татуировку.

Сашу Попову разбудил грохот внизу. Она резко села в постели и минуту не могла пошевелиться. Провинциально подумала о ворах, потом о грабителях. Прошло пять минут. Шум стих. Она встала с кровати и увидела в окно «БМВ». Подошла ближе, прячась за тюлем, покачала головой и конфузливо наморщилась: «Миранда...» Как же некстати. Ко времени было ее отсутствие, как бы странно это ни прозвучало.

Щеки секретарши залило румянцем. Только сейчас она сообразила, что шум внизу мог быть вызван внезапным, как в анекдоте, приездом жены Алексея Михайловича. Правда, в анекдотах чаще всего появляется муж.

Скандал...

Саша натянула на голое тело джинсы, кофточку, схватила сумочку. Куда бежать? Тяжело опустилась на кровать...

Перед глазами начала вставать ночная оргия, по-другому не назовешь. Господи, чего она только не творила в постели и рядом с ней, ублажая, любя и ненавидя Алексея Михайловича...

Сашу вторично подбросило с кровати. Крик разнесся со стороны кабинета банкира. Что, что там происходит?

Вышла в коридор. Сделала шаг, другой, потом побежала. Миновала лестницу и ворвалась в кабинет.

Волосы встали дыбом. Алексей Михайлович стоял на коленях и держал в руке нож. Вторая рука была зажата в сейфе. Ее удерживали лишь жалкие остатки кожи — вытянувшиеся, похожие на растерзанные пальцы резиновой перчатки.

Саша будто не замечала рядом еще одного человека, которого видела дважды: в машине, мчащейся в афинский аэропорт, и в приемной, где он в резких тонах говорил шефу о каких-то бульдогах, смотавшихся в те же Афины. Сергей Марковцев смотрел на Сашу, но их взгляды так и не пересеклись.

Почти то же самое происходило и с Матиасом. В своей любовнице он увидел надежду на спасение, заслонившую собою смерть.

— Помоги... — прохрипел Алексей, увидев Сашу. — Я не могу сам. — И крикнул, раздирая голосовые связки: — Быстрей, проститутка е...я!

В его горящих болью глазах плескалась ненависть — но не тушила, а подливала страданий, которые становились невыносимыми. Он смотрел на ее начальственный подбородок, замечал то, что ускользало от него ранее: ее холодные глаза казались насмешливыми. Круглые, притворные, они глумились над его нестерпимыми муками. Он любил ее ушами, глазами... но не сердцем, не рассудком. И она воспользовалась этим.

Она непристойно распласталась перед Груздевым, раскорячилась перед Адамским. Очень знакомые позы, стойки. Что это?.. А, это чувства. Те самые редкие и дорогие гости в душе Алексея. Последнее время их не имел только ленивый. Вначале кремлевский гаденыш, потом монах с его грубыми ботинками, олицетворявшими двоедушие.

Вот он! Стоит перед человеком, отбивающим поклоны до самой земли. Поставил на колени, отдавая должное; заставил поверить в соблазн и дал оружие против этого смертельного греха. Ненависть к нему притаились где-то рядом. Она покажется в полный рост, когда он исчезнет. А пока ее где-то в темном углу притормаживал животный страх перед наемником.