Михаил Нестеров - Игра по своим правилам

— Артуро, мне и без тебя тошно. Обломись, а?

— На каком языке ты это сказала? На своем родном?

Он походил на смерть, нашедшую временное убежище за хрупким полотнищем. Приглядевшись внимательнее к его расплывчатому силуэту, можно увидеть косу за его острыми плечами и раздвоенный змеиный язык, дергающийся в просвете отбеленных зубов.

— Что ты сказал?

Ответом послужил хриплый смешок брата.

«Идиот! Кретин! Ему доставляет удовольствие этот грязный спектакль. И его, как всегда, может остановить лишь один человек».

Ни Паула, ни Артуро не могли видеть дона Эспарзу. Рафаэль тяжело поднимался по лестнице. Он шел к Пауле, чтобы, несвойственно для него, пожелать ей доброго утра в ее спальне. Наверное, в этот роковой день он едва ли мог дожить до одиннадцати, этого ритуального для отца и дочери часа.

По пути ему встретилась бледная служанка.

— Ты была у Паулы? — спросил Эспарза.

— Нет, дон Рафаэль. Я хотела войти в ее спальню, но сеньор Артуро не разрешил мне.

— Где он сейчас?

— Он вошел к сеньоре.

Эспарза ускорил шаг, крепко взявшись за набалдашник трости. И уже слышал голос сына:

— Теперь, кроме тебя, в доме не осталось ни одной русской шлюхи.

— А ну-ка пошел вон из моей комнаты, козел недорезанный! — Паула вскочила на кровати и рванула ткань в сторону. Ее щеки пылали негодованием. — Нет, вонючка, не отец отправит тебя в загон к свиньям, я тебя отправлю убирать за ними дерьмо! В этом доме лишь одна хозяйка. Все, хватит, урод, я довольно натерпелась от тебя. Больше не испытывай моего терпения. Или ты убираешься вон сию минуту, или я прикажу слугам приковать тебя к железному столбу в стойле.

Артуро позеленел от злобы. Он ничего не видел вокруг. Слышал прерывистое дыхание Паулы, но не слышал торопливых и шаркающих шагов своего отца.

— Дрянь! — прошипел он, сжимая кулаки. — Ты думаешь, что мой отец — это твой отец? Что моя мать...

Артуро не успел договорить. Рафаэль Эспарза, не по-стариковски легко скользнувший в спальню, словно свернул голову трости, отделяя от нее тяжелый набалдашник. В его руках оказался тонкий стилет с длинной ручкой. Он метнул его как копье, находясь за спиной сына. И долго, непомерно долго он находился в странной позе: подав вперед туловище, вытянув руку, которой он швырнул смертоносный дротик, вытянув шею и округлив глаза. Стилет прочно вошел под левую лопатку Артуро, а старик все стоял, будто полет копья все еще продолжался. Казалось, он ждал того момента, когда Артуро перестанет дергаться и судорожно сглатывать. Когда он перестанет стоять на этой земле и рухнет замертво...

Эспарза принял нормальное положение в тот миг, когда его сын тяжело опустился на пол, а сам отец внятно выговорил:

— Может, на том свете ты успокоишься, гаденыш!

И только после слов отца Паула громко вскрикнула.

А Рафаэль смотрел на девушку прежним любящим взглядом.

— Он нашел то, что долго искал, Паула. Пойдем отсюда, отныне эта комната не принадлежит тебе. Я слышал твои слова — ты хозяйка этого дома. Я рад, что комната твоей матери теперь не будет пустой. Она твоя.

Рафаэль зашел в комнату Артуро и закрылся изнутри. Несколько секунд он стоял в нерешительности, не зная, с чего начать. Отправной точкой служили его беспокойные мысли: «Откуда этот змееныш узнал правду о Пауле? Кто мог ему сказать об этом, его мать? Но ему было всего пять лет, когда ее не стало». В тихой злобе Рафаэль стал сбрасывать с полок видеокассеты и лазерные диски, сорвал со стены боксерские перчатки и старинный арбалет. Вскоре груду этого хлама накрыл ковер, также сорванный со стены.

Эспарза понимал, что ничего не ищет и ничего не найдет. Он срывал злобу. Он прятал за ней и жалость, рожденную воспоминаниями. До этого дня Рафаэль, пропитанный неприязнью к сыну, вспоминал его маленького с таким настроением, словно это был отпрыск конюха. Все перевернулось, когда его не стало.

Может, дело в двух письмах, поблекших от старости? Записок, написанных по-испански отрывисто, но ровным почерком?

Эспарза торопливой походкой направился в свою комнату. В ней никогда не было сейфа, она никогда не закрывалась на ключ. Исключение — инкрустированная золотом шкатулка. Ключ от нее Рафаэль все время носил на груди. Он расстегнул ворот рубашки и снял с шеи цепочку с ключом, открыл ящичек. Среди прочих бумаг и писем там хранились два клочка бумаги — самое странное на свете свидетельство о рождении. Эспарза помнил их наизусть, тем не менее перечитал первое письмо.