Михаил Нестеров - Игра по своим правилам

Левыкина подняла руку к груди.

— Саня, неужели ты сделал это?

— Боюсь, я недооценил свои возможности и сделал больше, чем мог.

— Где она?

— В военном госпитале. Я хочу, чтобы ты поехала со мной. Или я на твоей машине, неважно.

Эскорт из трех машин мчался на северо-запад столицы. Остались позади Петрозаводская и Дыбенко, разрезавшая Химкинский лесопарк на две неравные части. Справа промелькнул корпус номер 12 по Левобережной улице, впереди и слева показался корпус 5, взятый в полукольцо каналом имени Москвы. Там располагался Центральный военный клинический госпиталь.

— Как она себя чувствует? Врачи поставят ее на ноги?

— Она вполне здорова. Я вынужден был спрятать ее от лишних глаз. У моего шефа приличные связи в военном госпитале. Спустя два часа после приземления самолета ее разместили в отдельной палате.

— Как тебе это удалось, Саня?

— По большому счету, не мне, — поправил собеседницу Абрамов. Левыкина сидела справа от него и держала в руках сумочку и пакет. Она так и не выпустила их из рук и, похоже, не замечала этого. — Основная работа легла на мою агентурную группу. Шесть человек. Может быть, и ради тебя они рисковали жизнью, не знаю.

— В каком смысле — ради меня?

— Не хочу при тебе разбираться в этом вопросе. Их забросили в незнакомую страну. Им противостояли преступные и партизанские группировки Колумбии. Они вернулись не потому, что очень хотели вернуться, а потому, что такая у них работа. Они обыкновенные люди.

— Все вернулись?

— Да.

— Почему мне ничего не сказал? Почему действовал за моей спиной? Хотел сюрприз преподнести?

— Я прикрывался твоим именем, если хочешь. Знаешь Анну Ренникову?

— Конечно. Ты с ней тоже знаком?

— Она помогла мне на определенном этапе. Она была уверена, что работает со мной по твоей рекомендации.

Машины остановились. Абрамов помог Левыкиной выйти, представил ей главврача терапевтического отделения генерал-майора Олега Строева, встречавшего высокую гостью у центрального входа госпиталя. В широком вестибюле им вручили белые халаты. Строев лично проводил Левыкину и капитана до дверей одноместной палаты. Когда он тактично извинился и отошел, капитан поправил воротник халата министра — жест, которым он не только задержал женщину. Он имел право поступить именно так, как видел это задолго до этого момента.

— Что? — спросила побледневшая Левыкина. — Что ты мне хочешь сказать?

Абрамов выдержал короткую паузу.

— Ты бы узнала свою дочь, если бы она волею случая оказалась у Эспарзы?

— А ты как думаешь? — ответила женщина, недоуменно вскинув брови и с трудом вникая в асимметричный вопрос. В нем не было логики: она бы узнала Марину, где бы та ни оказалась. И вот сердце ее бешено заколотилось.

— Войди в палату. Больше мне сказать нечего.

Любовь Юрьевна взялась за ручку двери. Не глядя на Абрамова, она спросила:

— Как зовут девушку?

— Паула, — ответил капитан. — Паула Мария.

«У Рафаэля есть дочь — Паула Мария. Но это не значит, что он о ней напрочь позабыл! Ей восемнадцать, на год старше моей Маринки».

Вот и все, глубоко вздохнул Абрамов, понимая, что Левыкина только что перешагнула момент истины. Он понял это по ее застывшей фигуре, по ее внезапно сгорбившейся спине. Он подал ей два клочка бумаги, и взгляд женщины коснулся режущих душу строк:

«Рафаэль, моя дочь ждет ребенка... Судьба Сальваторе решена... Я не взываю к твоему милосердию, но к твоему здравому рассудку. Нужно решить этот вопрос до конца мая...»

Абрамов сам открыл дверь. И закрыл ее, прислонившись к ней спиной, когда Любовь Юрьевна вошла в палату.

Она сделала пару шагов к кровати, стоящей возле окна, и уже с этого момента не могла отвести взгляд от Паулы. Она увидела давно забытые глаза Сальва-торе, его губы... Министр закрыла глаза и едва не упала в обморок.

Прошло больше часа. Александр Абрамов не мог представить, о чем говорят между собой мать и дочь. Бесполезно ломать голову. Может быть, Любовь Юрьевна рассказывает ей историю, которую смело можно назвать «Звезда и смерть Сальваторе Мендеса».

Госпиталь, нервно рассуждал разведчик. Снова госпиталь. По прошествии восемнадцати лет стены одной из палат услышали шепот: «Боже, сколько лет я оплакивала тебя...» Нет, не так, не плаксиво, а как-то по-другому.

Капитан несколько раз выходил на лестничную площадку покурить и не выпускал из виду белую дверь палаты. Интересно, нервно думал он, есть ли там клавиша вызова врача. Может, им обоим нужна срочная помощь. Ну да, приперлась какая-то тетка со своими сумасшедшими притязаниями.