Михаил Нестеров - Спецназ не сдается

Долго, очень долго охранник рассматривает решетку, как бы не заподозрил неладного. Но сейчас собаки уже не чуяли людей, разве что тупо соображали, что они должны быть где-то рядом. Порыкивают? Наверняка. Но пора бы им совсем успокоиться.

Прошла минута. Пока все нормально: Кашинский выжимает из своих рук всю мощь, Сергей подобно огромной пиявке распростерся на скользком дне камеры, замутив воду поднявшимся илом. Все нормально, пока охранники не ступят в само помещение. Но рискнут ли бродить по нему по пояс в воде?

Луч фонаря изменил направление, он пробежал по стенам и... словно юркнул под воду, высвечивая мутное дно, на котором расплывчатой тенью обозначился силуэт человека. Расплывчатой — это хорошо. Рябь, проникающая в камеру с моря, смазывала очертания диверсанта, затаившегося у правой от охранников стены. Когда свет прошелся по телу Сергея, ему показалось, что с него сдирают кожу, обнажая крутые переплетения мышц. Вот свет залил лицо... но мгновением позже оставил его в тени.

Две минуты прошло. Усердие охранников удивляло. Собаки еще не успокоились? Видимо, нет, поскольку фонарь в руке стражника снова был направлен на решетку.

«Держи, Тритоныч!»

Кашинский боялся выдать себя скрежетом зубов и... матом. В любое мгновение он, закаленный в самых невероятных условиях, готов был бросить эти гребаные болванки, которые он, как Паниковский, пилил целых два часа и сменил два «полотна», и открыть по иранским придуркам огонь из автомата.

«Сколько можно!» — стонал он. Ему казалось, он держит не металлические прутья, а диван со своей стокилограммовой тещей — за ножки и в горизонтальном положении, чтобы древняя, как Китайская стена, старуха не сползла к борту.

«Твою мать!» — выбивался он из сил. В ушах пульсировало непомерное давление, в них начал трепыхаться, как карась в бредне, пронзительный писк. Нет, первой лопнет голова, а уж потом треснут мышцы на руках.

Свет снова прошелся по телу Перминова. Сергей представил, что видит сейчас охранник под толщей воды: будто бы небольшое углубление или нанос ила. Впрочем, черт его знает, что он видит. Похоже, фонарик в руках слепого пирата Пью. Ему проще ткнуть палкой или пальнуть в подозрительное место из пистолета.

Почти три минуты уже светит, баран! Еще немного, и придется продувать балласт, подумал Сергей. Больше трех минут без воздуха он не выдержит.

И снова луч фонаря уперся в решетку.

«Все, бросаю!» Тритоныч, понимая, что положение у Сергея такое же безнадежное, решил досчитать до трех.

«Один...» — считал Кашинский, уже с минуту находясь без воздуха.

«Два...» — И подумывал, сколько времени у него уйдет на то, чтобы взять такими безжизненными руками пистолет.

«Три!»

Только он собрался осуществить свои планы, как камера погрузилась в полумрак. В нее попадал лишь свет с периметра дворика, и то как-то наискось.

И тут Кашинский совершил настоящий подвиг: он держал прутья еще полминуты — не меньше. Когда из-под воды абсолютно бесшумно появился Перминов и с еле заметным шипением втянул в себя воздух, Тритон, приподняв голову, хрипло прошептал:

— Отдирай меня, Серега... Прикипел, на хрен!

Сергей подал ему знак: «Тише!» Необходимо было определить, куда направляются обходчики с собаками. Если пойдут обратно, то придется ретироваться обоим и уже вдвоем держать проклятые железки. Другого выхода пока не было.

Но вот Перминов расслабился: обходчики поднялись по лестнице и скрылись за поворотом, который вел в караулку, а собаки составили компанию двум оставшимся на втором этаже караульным.

Кашинский вполз в камеру и сел на дно. Его, без грузового ремня, малость покачивало.

— Ну, и чего ты расселся? — спросил командир. — Полезли обратно, снаружи передохнем минут десять-пятнадцать.

И когда они выбрались из камеры, Кашинский, повторно готовя автомат к работе, неожиданно спросил:

— Я видел венок у тебя в сейфе: «Якову Моравецу от друзей». Зачем ты его припас, сынок?

Перминов долго глядел в глаза товарища. Ему не хотелось отвечать на этот вопрос. И как объяснить старику, что он хотел спасти Якова, надеть, как порванную шляпу, ему венок на шею и бросить, глядя в глаза: «Это тебе от всей команды. Носи».

Та злость на друга уже прошла, венок не пригодится. Он понял и простил — и это главное. А с другой стороны, часто задавал себе вопрос: имел ли он вообще право судить Якова? Что он знает о нем с тех пор, как тот связался с командой генерала Воеводина? Что знает о причинах, которые толкнули его на все те поступки, которые он совершил? Да и без них получалось, что Сергей лез не в свое дело. Но ведь погибли люди. Пусть не по вине Якова, но при его участии, что ли.