Михаил Нестеров - Спецкоманда №97

С точки зрения тактики, Клим сделал все правильно: довел до точки эвакуации всех медиков. А если бы открылся сразу, то на протяжении всего нелегкого пути делал бы двойную работу: понукал майора и отгонял его коллег.

Сержант старался не смотреть на бежавших из плена людей, которых он бросал в этом глухом и необъятном краю, наверняка оставлял на смерть, но верх взял приказ, полученный из штаба. И все же, находясь уже в лодке, Клим бросил взгляд на медсестру, которая едва держалась на ногах, на ее распухшую от ранения руку, на ее болезненное, серое, ничего не понимающее лицо. Она, покачиваясь, сделала шаг к лодке с работающим мотором, когда через борт перешагнул майор, подталкиваемый в спину автоматом.

— Назад! — осадил Клим, направляя в ее сторону ствол «вала».

Медичка остановилась как вкопанная, еще сильнее прижимая руку к туловищу. Ее голос был болезненным, но достаточно громким, чтобы его услышали в лодке:

— Спасаешь свою шкуру?

Клим не ответил. Он низко пригнулся к борту, взявшись за леер, и лодка, набрав скорость, быстро скрылась за излучиной.

Ассистент подошел к медсестре и бодрым голосом сказал:

— А они ничего. Из них выйдет хорошая команда. Я бы сказал: она уже состоялась.

— Как и наша труппа, — ответила медсестра. — Лично я готова к очередным гастролям.

В воду полетела повязка, рука под которой оказалась абсолютно здоровой.

Северный Дагестан, поселок Пионерский, военно-морская база «Дельта»,

30 июня, понедельник

Капитан Олег Колчин рассадил девять экипажей в трех классах. Вначале он зашел в аудиторию "А", которую чаще называли «Анной» (по таблице слогов), и вторично усадил вскочивших на ноги великовозрастных бритоголовых курсантов; их в «Аннушке» набралось ровно восемнадцать человек. Из папки капитан достал портрет человека средних лет и прикрепил его к доске, поверх которой шли две крупные надписи:

ПОБЕДЫ ОКРЫЛЯЮТ, ПОРАЖЕНИЯ УЧАТ.

ДУМАТЬ, НО НЕ МЕДЛИТЬ, СОМНЕВАТЬСЯ,

НО НЕ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ.

На самой доске осталась плохо стертая надпись, сделанная кем-то из курсантов: «Зато мы делаем ракеты».

Став в середине класса, капитан-инструктор дождался идеальной тишины и приступил к очередному занятию.

— Перед вами портрет человека, — начал он ровным монотонным и по случаю лишенным эмоций голосом. — Он русский. Несколько лет работал на английскую разведку. В 1976 году был разоблачен сотрудниками советской контрразведки, позже осужден и расстрелян. Внимательно вглядитесь в него, в каждую черту его лица. Спросите себя, что вы чувствуете в целом. Затем опишите на бумаге — не менее полутора тысяч знаков, — что настораживает вас в его облике, на что в первую очередь вы обратили внимание. Или обратили бы внимание. Вопросы?

Вопросов не было, и психолог перешел в аудиторию "Б". Повесив на доске копию того портрета, Колчин взял все тот же бесстрастный тон.

— Перед вами портрет человека. Он англичанин. Несколько лет работал на советскую разведку. Отмечен высокими наградами советского правительства. Внимательно вглядитесь в него... Вопросы?

— Не сейчас, — по привычке дерзнул офицеру Бережной.

Олег хмыкнул и, отметив время, предупредил:

— Не менее двух страниц вашим убористым. Начали. Аудитория "В".

— Перед вами портрет человека. Два варианта: он может быть либо советским, либо английским разведчиком. Внимательно вглядитесь в него...

В данное время психолог Олег Колчин выступал в привычном для себя качестве субъекта нейролингвистического воздействия (инструктора) на сознание курсантов, меняя их мотивацию специально подобранной программой, известной еще с советских времен. Следующий этап — это реальная помощь сопротивляться навязываемому мнению и построению собственной, возможно, истинной точки зрения.

Может быть, в связи с этим взгляд его надолго задержался на командире седьмой лодки Климове. Экипажу Клима дали отдохнуть два дня, и вот они всем составом корпят над очередным «изощренным» заданием психолога.

Капитан Олег Колчин встречал группу Климова на пирсе военно-морской базы. Солнце стояло в зените, с востока тянул легкий бриз, гоня перед собой стадо белокурых облаков. По виду старшего сержанта, по нарочито размашистым движениям капитан заключил, что обвинительных речей в свой адрес не услышит. Точнее, упреков. Такое в его шестилетней практике встречалось крайне редко. Бывает, конечно, вспылит по незнанию какой-нибудь курсант. А когда растолкуешь ему, что и как, что приказ — дело святое, а кроме приказа, существуют всевозможные провокации со стороны противника, расползется как опара на сковородке, принимая желательную и окончательную форму.