Михаил Серегин - Вольный стрелок

Все это он хотел забыть, но что-то не отпускало его от того смертоносного существования на грани небытия, на краю пропасти, по которому он ходил многие годы.

И в этом городе рука гибельной фортуны — не той, что традиционно понимается под этим словом, но сила, удерживавшая его от падения в бездну и которой во многом повелевал он сам, а не слепой, бессмысленный жребий, — и здесь она не позволила ему разжать свои беспощадные пальцы, глухо и неотвратимо сомкнувшиеся на его, Свиридова, горле.

Он встретил Маркова и стал — навсегда, без права выхода и реабилитации, по крайней мере на этом свете — тем, кем он был сейчас. Носителем модной профессии. О которой он сам говорил следующими замечательными словами — циничными, насмешливыми и горькими:

— Как сказал один мой знакомый бандит за пять минут до того, как его застрелили, это все страшно.., то есть страшно весело.

Теперь он был киллером. Настоящим специалистом, прошедшим лучшую школу спецгруппы «Капелла», которая представляла собой не что иное, как элитное подразделение ГРУ, занимавшееся заказными убийствами. Вышколенные, совершенные убийцы экстра-класса.

Он никогда не переставал быть им. И в то же время никогда им не был. Горький и опасный парадокс. Он часто пытался понять его и понимал, а потом зажмуривал глаза, как будто таким образом мог обезопасить себя от предугадывания ближайшего будущего. Блестящего, полного событий, довольства жизнью и — как на десерт этого пиршества жизни — мгновений натянутых нервов, зависшей, как гильотина, тишины…

Великолепный, превосходный удел. Без надежды, без возможности разорвать замкнутый круг, начертанный кровью.

…Минуты подобной рефлексии, самодостаточной углубленности в себя он обычно называл неврастеническим отступлением — вероятно, по аналогии с лирическим.

И думал в эти моменты, что вот сейчас, пожалуй, он не прошел бы отбор в «Капеллу».

Не те стали нервы. Слишком долго он использовал их на манер узды и, как коням, рвал губы идущим от его все-таки человеческого естества побуждениям и чувствам совести, радости, состраданию. Надежде.

Заигравшийся истерический паяц, находящий удовлетворение в собственной боли.

…Как хорошо, что мгновения неврастенических отступлений были так редки.

* * *

Влад позвонил Лунькову и на третьем гудке услышал голос автоответчика: «Извините, сейчас, к сожалению, никого нет дома. Если вам несложно, продиктуйте ваше сообщение после гудка». Бросил трубку, вспомнив, что сейчас Женя должен быть на работе. Набрал номер риэлторской фирмы, которую возглавлял Луньков.

— Здравствуйте. Евгения Александровича, пожалуйста, — проговорил он после того, как на том конце провода прорисовался мелодичный голосок секретарши.

— А Евгения Александровича нет.

— Отлучился по делам?

— Его сегодня вообще не было. А кто его спрашивает?

— То есть как это — вообще не было? — удивился Свиридов. — Уже около одиннадцати часов, он должен быть. И где он, вы не знаете?

— Он ничего не говорил, — механически ответила девушка. — Может, что-то передать?

— Да, конечно. Если появится, скажите, чтобы тотчас позвонил Свиридову.

— Свиридову, — повторила секретарша. — Хорошо, передам. До свидания.

— Всего хорошего.

Влад бросил трубку и задумался. За все время их более чем двухлетнего знакомства с Луньковым не было случая, чтобы тот в это время не был на работе. Только сумасшествие, кома и смерть могли должным образом мотивировать отсутствие пунктуального и обязательного директора риэлторской конторы на рабочем месте в одиннадцать ноль-ноль.

После этого он безрезультатно набирал номер луньковского сотового, который тот всегда держал в машине, и под занавес своих тщетных потуг законтачить со старым знакомым сбросил на пейджинговую станцию сообщение для абонента такого-то: немедленно отозваться.

Ответа не поступило.

Интересно.

Свиридов набрал номер марковского «мобильника», который был известен только ближайшим друзьям и партнерам заправилы преступного мира, и тотчас же услышал в трубке недовольный бас:

— Да!

— Здорово, браконьер, — приветствовал его Влад, — местный Робин Гуд с тобой разговаривает.

— А, Вован? — Голос Маркова заметно подобрел. — Чего на этот раз? И какой там еще браконьер?

— А как насчет твоего погоняла.., типа Китобой тама.., уничтожение животной, которую в красную ксиву зачехлили, — нараспев произнес Свиридов, подражая выговору классических представителей уголовного мира. — В общем, ладно.., я вот что хотел спросить. Там твои братки не замочили еще некоего Лунькова Евгения Алексаныча?