Кирилл Казанцев - Обойма с икрой

Те синхронно сдвинули брови, но ничего не сказали, лишь стали ближе к мужчине, который затеял с дедом перебранку. А дед теперь обращался к ним:

— И вы тоже подлецы известные! Пляшете под его дудку, а кто он такой? Браконьерите тут, грабите, а добро все ему в карман идет! Отстегнет вам гроши — вы и рады! А еще из наших краев! Предатели! Слава богу, родители ваши до такого не дожили!

— Ты вот что, дед, — сплевывая на землю, раздельно процедил бледноглазый Ашот, явно не отступая от роли старшего в этой четверке. — Говори, да не заговаривайся! При свидетелях клевету наводишь! Мне на тебя заявление можно писать смело. А за клевету и посадить недолго, и даже возраст твой почтенный никто учитывать не будет!

— Пиши! — Дед храбро вскинул голову. — Только я раньше тебя напишу про твои дела мафиозные! Развел тут беспредел! Думаешь, управы на тебя не найдем? Кто ты вообще такой? Откуда взялся? — Дед принялся наступать на мужчину, однако тот не сделал попытки отойти назад.

Он молча смотрел на надвигавшегося на него деда, и в глазах его были досада и злость. Дед подошел вплотную и, не переставая размахивать палкой, повторил:

— Сам заявление напишу! И свидетели на моей стороне будут!

Он обернулся. Те, кто минуту назад слушал его с пристальным интересом, теперь резко его утратили. Все старательно делали вид, что не слышат и не видят происходящего, а некоторые улыбались, давая понять, что воспринимают все как шутку. Дед понял, что растерял поддержку, однако смутился лишь на какое-то мгновение. Он снова повернулся к мужчине с колючим взглядом и сказал многообещающе:

— Ничего, Ашот, скоро тебе конец придет! Тебе и твоей шайке! Вон Игорек мой послезавтра приезжает — он с тобой быстро разберется! Он давно на тебя зуб имеет!

Тот, кого дед назвал Ашотом, невольно дернулся вперед, потом так же резко замер. Не мигая глядя деду в лицо, сказал:

— Мне на твоего Игорька — тьфу и растереть! Кто он вообще такой?

— Игорек-то? — расправил плечи дед Харитон. — Внук это мой! Он тебе не хухры-мухры, а капитан полиции! В Москве служит, понял? Я ему про твои штучки давно все подробно расписал! Вот и приезжает! Пятого числа здесь будет! Так что ждите!

И дед, победно махнув в последний раз палкой, повернулся к прилавку и, вытирая губы рукавом рубашки, сказал, понизив тон:

— Дай-ка мне, Надя, пачку чая да бубликов пакет! А то забудешь, зачем и наведывался!

— Да уж, дед, ты смотри, как бы совсем память тебе не отшибло! — проговорил Ашот ему в спину.

Дед Харитон было обернулся, чтобы что-то ответить, но один из спутников Ашота крепко сжал ему плечо и что-то тихо сказал на ухо. Ашот чуть поколебался, потом подошел к прилавку, положил деньги и бросил Наде:

— Две!

Та, сразу поняв, о чем речь, молча протянула ему две бутылки водки и отсчитала сдачу медяками. Ашот, игнорируя мелочь, повернулся и пошел к дверям вместе с рыбаками.

— Очередь вообще-то надо соблюдать! — крикнул в спину разошедшийся дед, но чернявый дядя Саша остановил его:

— Ладно тебе, дед Харитон, разоряться! Поговорили, и хватит!

Троица тем временем покинула пределы магазина.

— Паразиты! — Дед с ненавистью сплюнул прямо на пол. — Под расстрел таких отдавать!

— Ну уж скажете вы, дедушка! — с легким упреком произнесла Катя Звонарева. — Под расстрел! Сейчас вообще смертную казнь отменили!

— И зря отменили! — моментально снова взвился разгоряченный дед Харитон, которому появление недружелюбно настроенного Ашота испортило эффектную концовку мистико-приключенческого рассказа. — Вот для таких ее и надо возвратить!

— Для браконьеров? — спросил молчавший до этого момента молодой мужчина, выделявшийся среди толпы селян своей городской одеждой: он был в фирменной рубашке из дорогого магазина и по-модному рваных джинсах. В Бережном таких не продавали.

Мужчину звали Геннадий, а прозвище у него было Генка-вдовец, хоть и был он на вид совсем молодым: не старше двадцати семи.

— Ну да, — подтвердил дед.

— Есть преступления и пострашнее, дед, — глядя на него, сказал Геннадий.

— Это какие же? — скосился на него дед Харитон.

— Разные, — уклончиво ответил Геннадий. — Убийство, например… По-твоему, за него меньше полагается?

Дед часто заморгал, подбирая ответ. А Генка продолжал:

— Браконьерство — преступление серьезное, конечно. Но оно против животных направлено. А убийство — против человека.

— Ну, у нас до убийств, слава богу, никогда не доходило, — сказал дед.