Виталий Гладкий - Чужая игра

Неожиданно в темном углу справа от меня что-то зашевелилось.

Крысы? Веселая компания…

Похоже, придется оставшуюся часть жизни общаться только с этим видом земной фауны, вернее, с двумя ее подвидами: крысами двуногими, прямоходящими, особо злобными и жадными, уже обглодавшими страну до костей, и четвероногой мелочью, подбирающей отбросы на помойках.

На мой взгляд, вторые были предпочтительнее, поэтому я даже не стал их тревожить, хотя под рукой нашлись и небольшие камешки.

Однако я ошибся.

В углу раздался кашель, затем звякнула цепь, и вырисовавшаяся на темном фоне фигура, лишь отдаленно напоминающая сидящего на куче соломы человека, заговорила:

— Машка, у нас гости. Гости-и… дорогие-е… наши-и… и-а-а…

Чучело гороховое гнусаво запело, словно запричитало, обращаясь не ко мне, а к какому-то комочку на ладони.

Я присмотрелся.

В углу находился такой же узник, как и я: лысый, с изможденным лицом и в невероятных лохмотьях. Он держал в руке крысеныша и нес ахинею:

— А мы им песенку споем. А, Машка? Смело мы в бой пойдем за власть… За какую власть? Ах, да-да-да… за власть! Советов! И как один умрем… Ура-а! — вдруг закричал он, размахивая свободной рукой. — Наше дело правое, мы победим! Машка, почему ты меня не слушаешь? Я приказываю!..

Я присмотрелся внимательней.

И едва сам не закричал из-за того, что наконец узнал этого несчастного.

Саенко!!! Господи, свят-свят…

Я даже глаза протер — не привиделось ли?

Нет, точно, мой бывший шеф. С безумно горящими глазами, заросший клочковатой бородой, грязный до невозможности и непривычно суетливый.

Поколебавшись, я окликнул его по имени-отчеству.

Никакой реакции.

Я позвал громче:

— Товарищ полковник!

— Хи-хи-хи… — рассмеялся жиденьким смешком страшный призрак. — Полковник… Ну настоящий полковник… Машка, где у нас полковник? Кто такой, почему не знаю? Почему не доложили?! Уволю! Всех уволю! Посажу, сволочи! Вы мне ответите!.. — И он снова запел: — Наша служба и опасна и трудна!..

Саенко еще что-то орал, большей частью совершенно бессмысленное. Голос у него был словно визг дисковой пилы. Я больше не отваживался его окликать.

Похоже, мой бывший шеф был на грани безумия. А возможно, и рехнулся.

Вот, значит, как оплатили его двурушничество…

Вечером нам принесли ужин — жидкую пшенную кашу с кусочками сала, хлеб и по кружке воды.

Урча, как дикий зверь, Саенко выгребал кашу из алюминиевой миски рукой и жадно запихивал в рот, хотя нам дали и ложки.

Насытившись, он покормил остатками ужина свою Машку и лег, спрятав крысеныша за пазуху.

Глядя на него, я почувствовал, как по коже пробежал мороз, — какой же нужно обладать жестокостью, чтобы приговорить человека к таким страданиям? И это своего.

Что тогда говорить об остальных…

После завтрака — кружки сладкого чая и краюхи хлеба — меня наконец повели, как я предполагал, на экзекуцию.

Ночью я спал урывками, и сон был похож на кошмар — невыносимо длинный, фрагментарный, перемежающийся храпом и вскриками Саенко.

Иногда по подвалу пробегала крыса — большая, отожравшаяся и совершенно нелюбезная. Наверно, это была мамаша крысеныша.

Она пировала в противоположном конце подвала, среди картонных ящиков. Видимо, там было чем поживиться…

Меня ввели в каминный зал и усадили на массивное дубовое кресло, приковав наручниками к гнутым подлокотникам.

Передо мной находился письменный стол, тоже из дуба, весь в вычурной резьбе. На нем лежали какие-то бумаги и стояла лампа из нефрита.

В камине весело потрескивали поленья, и отблески пламени ласкали тщательно натертый паркетный пол и пригревшегося пса, лежащего на коврике.

Какой он породы, я определить не мог.

Но мне очень не хотелось бы испытать на своей шкуре его внушительные клыки, которые он, злобно глядя в мою сторону, обнажал время от времени.

Плотные шторы на окнах были раздвинуты, и в высокие окна вливался молочно-белый свет морозного утра. Солнце только-только сбросило туманную шубу, и его вялые лучи робко касались верхушек сосен, вписанных в оконные рамы.

Значит, я не ошибся — это и впрямь была дача.

В зал вошли двое.

Охранник, до этого безмолвно торчавший за моей спиной, поспешил оставить наш «триумвират». Пес на миг приподнялся, умиротворенно и едва слышно поскуливая, — поприветствовал хозяина, — и снова лег, чтобы с пристальным вниманием наблюдать за мной.

Один из вошедших уселся за стол в кожаное кресло-вертушку. А второй устроился на диванчике возле столика с прохладительными напитками и спиртным.