Андрей Воронин - Алкоголик. Эхо дуэли

Про царство фей Свирин не знал ровным счетом ничего. Он не знал, как реагировать на белых оленей, которые уводят на тот свет. Поэтому он молчал – держал паузу.

Так он делал всегда, когда боялся сморозить глупость. А его непосредственный начальник продолжал интеллигентную беседу:

— Но если в семье Лермонтовых и существовала военная традиция, то ее проявления заглушались женским влиянием, которому был подчинен поэт в детстве и юности. Лермонтов с малых лет был окружен исключительно женщинами. Это развило в нем мечтательность…

— Да, да, – с умным видом поддакивал юный Свирин, а его начальник продолжал свой рассказ.

— Рядом с мечтами и сказками шли также и впечатления от прошлой действительности. Гувернер Лермонтова Капе, некогда пленный офицер французской гвардии, восторженными рассказами о военных подвигах своего императора приобщал душу своего воспитанника к культу Наполеона и учил его быть не только храбрым, но и относиться с уважением к несчастьям храбрых. «Скажите, что вы чувствовали, когда лежали среди убитых и раненых?» – спросил однажды Лермонтов генерала Шульца, который под Ахульго получил рану и весь день пролежал на земле. «Что я чувствовал? – ответил генерал. – Я чувствовал, конечно, беспомощность, жажду под палящими лучами солнца; но в полузабытьи мысли мои часто неслись далеко от поля сражения, к той, ради которой я очутился на Кавказе. Одно из страшных зол войны – страдания раненых, забытых на поле сражения. Во сто крат счастливее тот, кто умирает на руках родных или товарищей. Но лежать среди мертвых или умирающих, испытывать острые физические муки, невыносимое чувство одиночества, тоски по близким, терпеть голод, жажду, зной…» Через несколько дней Лермонтов встретил Шульца и сказал: «Благодарю вас за сюжет. Хотите прочесть?» И он прочел ему стихотворение «Сон». Одно из самых удивительных стихотворений, пророческих стихотворений, необычных, – подчеркнул Антикварщик. – Лермонтов видел, что снится умирающему, и писал от первого лица:

И снился мне сияющий огнями

Вечерний пир в родимой стороне.

Меж юных жен, увенчанных цветами,

Шел разговор веселый обо мне.

И при этом он видел не только свой сон, но и сон, который видится его сонному видению. Так появляется еще один сон:

Но, в разговор веселый не вступая,

Сидела там задумчива одна,

И в грустный сон душа ее младая

Бог знает чем была погружена;

И снилась ей долина Дагестана,

Знакомый труп лежал в долине той,

В его груди, дымясь, чернела рана,

И кровь лилась хладеющей струей.

Эти сновидения говорят о том, что Лермонтов не только предчувствовал свою смерть, но и видел ее заранее. Во сне. Стихотворение «Сон» могло быть создано только потомком прорицателя, исчезнувшего в царстве фей на белых оленях. У Лермонтова был дар, пронесенный через многие поколения и переданный только ему гений.

Но как сам Лермонтов принял свой гений и что он из него сделал?

После вызова на дуэль Лермонтов сказал одному из секундантов, Александру Васильчикову: «Нет, я сознаю себя настолько виновным перед Мартыновым, что чувствую, что рука моя на него не поднимется».

Зато рука самого Антикварщика не уставала поднимать новые емкости с коньяком».

Вот такие разговоры были в этой пыльной квартире. От этого можно было сойти с ума. Стихи, мертвецы, страдания раненых на полях далеких сражений. И прочее, прочее, не имеющее отношения к современности.

На какое-то время этот высокопарный стиль далеких веков увлек Свирина. Именно в этой квартире он продумывал свой имидж. Именно здесь он придумал, что будет говорить на литературном русском языке, избегая вульгаризмов и всяческого сленга.

Здесь он решил, что по возможности не будет ругаться матом.

Разговоры о славном прошлом сначала нравились Свирину своей отстраненностью, потом стали раздражать. Они не имели ничего общего с действительностью. Все эти столики, фрейлины, эльзасцы, любовные записочки и вызовы на дуэль. «Все это неправильно, – думал Свирин. – Надо держать руку на пульсе времени. Кто этого не делает, тот сам мертв!»

Все чаще он смотрел на Матвея Матвеевича как на вызывающую чувство безнадежности развалину, подтачиваемую изнутри алкоголизмом.

Но когда Антикварщик начинал говорить, он слушал как загипнотизированный, не мог не верить всему, что ему рассказывают. В этой странной квартире с ее вечно искусственным освещением и задернутыми шторами, казалось, что все возможно.