Андрей Воронин - Алкоголик. Эхо дуэли

Сохранился рассказ очевидца В. Е. Новосельцева о перезахоронении праха:

«Это было весною 1842 года, в мае или апреле, скорее в апреле.

День этот был, хорошо помню, будний; но ради такого случая учитель нас отпустил. Нас отправилось на кладбище человек 20 или 25, кладбище оказалось совершенно безлюдным. Ни духовенства, ни полиции, ни даже кого-либо из друзей или родственников поэта я не заметил.

Кроме нашей группы, в моей памяти запечатлелось только несколько копошившихся у могилы фигур солдат, военно-рабочих. К нашему приходу гроб был уже вынут ими из земли и стоял возле разрытой могилы. Он был обтянут какой-то дешевенькой красной материей, с белыми кантами и таким же крестом на крышке, которую, конечно, не открывали.

Тут же неподалеку от могилы стояли простые деревянные дроги. Две или три лошади были выпряжены и паслись в стороне, а на дрогах стоял деревянный футляр, в котором заключался цинковый гроб».

Яму забросали землей – только часть камня выступала наружу. Но и к ней начали приносить цветы. Постоянные посещения пустой могилы приезжими на воды смутили власти, потому надгробный камень исчез. Возможно, он был употреблен в качестве фундамента для новой кладбищенской церкви.

Как бы то ни было, а 24 апреля на имя пензенского губернатора Александра Панчулидзева пришел рапорт чембарского исправника Москвина:

«Во исполнение предписания Вашего превосходительства имею честь донести, что помещицы Елизаветы Алексеевны внука Михайлы Лермонтова тело из Пятигорска перевезено в город Чембар 21 апреля и того же числа привезено в село Тарханы, где тело погребено 23 числа апреля на фамильном кладбище в свинцовом ящике и с соблюдением всех употребляемых на сей предмет предосторожностей».

Так прах Лермонтова обрел свое упокоение.

Лике очень хотелось вымыть руки, казалось, если вымыть руки, то все придет в норму, но она оставалась неподвижной, сидела и ничего не предпринимала.

Сама мысль о том, что для мытья рук придется идти в туалет, видеть перед собой кабинки и белый кафель, казалась невыносимой. Лика с трудом приходила в себя. Перед глазами стояла картина: белый кафель за ее спиной становиться алым, а злобный чернявый парень с глазами ящерицы падает на такой же кафельный пол. Никогда раньше Лика не видела смерть так близко от себя, никогда рядом с ней не оседал на пол человек с маленькой черной дырой на лбу.

Лика сидела с Медузой в «Чебуречной». Ничего не скажешь – изысканное место. Лика давно успела забыть, когда последний раз была в подобном заведении. Медуза предупредил ее, чтобы вела себя смирно и не «изображала жертву».

— Что значит «изображала»? Интересно, а кто я, если не жертва? – злобно ответила Лика.

— Мы сами выбираем роли…

Она помолчала, глядя ему в лицо.

— Что-то не так?

Она не отрываясь смотрела ему в лицо.

Медуза пожал плечами.

Принесли чебуреки.

— Давай ешь! – велел Медуза, пододвигая ей тарелку.

Есть не хотелось. Совсем не хотелось.

— Ешь!

Она послушно взялась за вилку, но тут же положила ее на место.

— Что такое?

— Все не так, а жизнь прекрасна и унизительна… – бросила Лика.

— Не «унизительна», а «удивительна», – попытался исправить ее Медуза.

— Ну, если вам так хочется, пусть будет «удивительна». Ведь мы никогда не перестаем удивляться и удивляемся каждый раз по-новому, когда нас, таких прекрасных, унижают. Каждое унижение мы переживаем так, как будто оно случилось с нами впервые. Брошенная женщина – явление банальное. Брошенная женщина на самом деле становится никому не нужной. Абсолютно никому. На самом деле ее никто не жалеет, ей даже не сочувствуют.

— Откуда ты это знаешь?

— Меня бросали… И Олег бросил, хотя я никоим образом не покушалась на его свободу. Знаете, когда в ночных клубах весело отплясывают под песню о несчастной любви, то никто не думает о словах, о содержании. Но стоит оказаться в роли героини шлягера, и ты чувствуешь себя умирающим воином, забытым на поле сражения.

— Трудно поверить, что такую женщину можно бросить.

На какую-то минуту она прижалась лбом к стеклу – они сидели у окна. Стекло было холодным, а лоб горячим. А еще окно было грязным и вонючим; казалось, весь жир со всех чебуреков осел на нем. Лика полезла в сумочку, достала салфетки и долго с отвращением вытирала лоб.

— Можешь сходить умыться, – разрешил Медуза.

— А здесь есть где умыться? – Лика уже перестала бояться кафельных стен и пола, разговоры отвлекли ее от мыслей о смерти, подошедшей так близко.