Чингиз Абдуллаев - Допустимый ущерб

В прошлый раз хадж совершал молодой мужчина, который все время молчал. Рахман несколько раз пытался его разговорить, но тот не поддавался, лишь иногда односложно отвечал на некоторые вопросы.

Даже после хаджа, когда они возвращались домой, этот незнакомец так и не проронил ни слова. Только по возращении в Махачкалу хаджи Рахман узнал, что этот мужчина попал в тяжелую аварию вместе со своей семьей. В ней погибли его жена и дочь. Сын угодил в больницу с тяжелыми травмами. Врачи не верили в его выздоровление.

Люди говорили, что мужчина молился в мечети весь день, просил Господа сохранить жизнь его сыну. Возможно, молитвы подействовали. Или сказался профессионализм врачей. Только мальчик выжил. Благодарный отец поклялся совершить хадж, обрести своего Господа.

Таких историй было достаточно. Попадая в тяжелые ситуации, люди обращались к Богу как к последней инстанции в надежде на чудо, которое человек уже не может сотворить. Они обещали совершить хадж, соблюдать пост в месяц рамадан, начать молиться или принести в жертву барана. Обещания могли быть разными, но в любом случае человек пытался найти хоть какую-то защиту в лице Бога.

«Конечно, я мог отказаться, — думал хаджи Рахман. — Никто не заставил бы меня стать доносчиком. Но если этот подозрительный человек никак не проявит себя, то я не смогу его вычислить. Тогда мы благополучно вернемся в Махачкалу, и я не совершу ничего недостойного. Но…»

В этом «но» и было главное противоречие хаджи Рахмана. Этот неизвестный человек, который находился в числе семидесяти паломников, отправлявшихся в Мекку, совершал не просто богомерзкое дело. Он бросал вызов самому Аллаху, прикрываясь хаджем для осуществления своих гнусных намерений. Выставляя напоказ светлые помыслы, негодяй готовил убийство очень многих людей. Притворяясь верующим человеком, он служил шайтану. Такой человек не заслуживал прощения.

На российской границе всех паломников попросили пройти пограничный контроль. Проверка велась очень тщательно. Ведь в последние годы Дагестан был самым неспокойным регионом в огромной стране. Здесь совершалось немало террористических актов против сотрудников правоохранительных и государственных органов.

Затем автобусы переехали на азербайджанскую сторону. Здесь паломникам разрешили остаться в салонах. Женщина из пограничной службы сперва накинула на голову платок и только затем вошла в автобус.

Хаджи Рахман первым протянул ей паспорт и улыбнулся. Эта женщина была достаточно деликатна, несмотря на свой офицерский чин.

— Вы старший группы? — спросила она по-русски.

— Я знаю азербайджанский. — Хаджи Рахман улыбнулся. — Вы можете говорить со мной на родном языке.

— Сколько у вас человек?

— Семьдесят четыре с водителями и сопровождающими, — ответил он. — Тридцать одна женщина и сорок три мужчины.

— Почему все сидят вместе? — поинтересовалась она. — Было бы удобнее разместить мужчин в одном автобусе, а женщин — в другом.

— Здесь едут земляки, много родственников, — пояснил хаджи. — Они хотят быть рядом друг с другом. Я подумал, что не стоит их разделять.

Женщина улыбнулась, посмотрела его паспорт, поставила отметку и прошла по салону. Через полчаса оба автобуса двинулись дальше.

Следующая остановка была в Хачмасе, у чайханы. Мужчины потянулись в зал. Женщины понимали, что здесь им не надо бы входить в такие заведения. Они собрались на веранде, куда им выносили чай.

Хаджи Рахман не смотрел на своих подопечных. В конце концов, если Аллаху будет угодно, он узнает, кто этот недостойный в их группе, который служит шайтану, прикрываясь святым паломничеством. Возможно, ему что-то передадут в Саудовской Аравии или же он получит новые инструкции еще в пути.

Хаджи выпил свой чай и подозвал чайханщика. Это был мужчина лет пятидесяти, грузный, с густыми черными усами и уже поседевшей головой.

— У нас семьдесят четыре человека, — сказал хаджи Рахман. — Мы пили чай. Сколько я должен вам заплатить за всех?

— Вы ничего не должны, — ответил чайханщик.

— Как это ничего? Я старший группы. У меня есть деньги, чтобы платить в подобных случаях.

— Я все понимаю, хаджи, но денег не возьму, — упрямо сказал чайханщик. — Вы ведь едете в паломничество. Это святое дело. Нельзя с вас деньги брать. Я не возьму.

— Это неправильно, — возразил Рахман. — Нас слишком много. Семьдесят четыре человека. Возьмите деньги.

— Семьдесят четыре чая, даже если каждый выпил по два стакана, это семьдесят четыре маната, — быстро подсчитал чайханщик. Значит, меньше ста долларов. Я могу позволить себе не брать с вас деньги.