Дон Пендлтон - Ад на Гавайях

Полет на дельтаплане сулил незабываемые ощущения. При благоприятных условиях можно было парить в воздухе часами, как альбатрос, — продолжительность полета определялась только желанием и искусством пилота.

И вот Болан стоял на одной из вершин Коолау. Дельтаплан был готов к полету, дул ровный сильный ветер. Палач приготовился к тяжелому бою: неизменную «беретту» под мышкой дополнял внушительный «отомаг» 44-го калибра на бедре. На ремне и портупее висели гранаты, дымовые шашки и зажигательные снаряды. Голову Болана украшали защитные очки и ларингофон с наушниками, подключенный к портативной коротковолновой рации.

Он в последний раз оценил ветровую обстановку, посмотрел на хронометр и нажал кнопку микрофона:

— Проверка связи.

Лайонс немедленно отозвался со своей позиции на дне долины:

— Полный порядок.

— Понял. Готов к взлету.

Луна висела низко над океаном, и на горизонте уже алели первые проблески зари. Долина Калихи была еще окутана ночной тьмой, но очень скоро на смену придут яркие краски рассвета. Болан мысленно совершал свой полет. Время играло ключевую роль, а значит, успех операции зависел от его умения проложить верный курс.

Он бросил последний взгляд на океан и поднял дельтаплан над головой. Ветер, словно живое существо, принялся пыхтя натягивать нейлон, и неожиданный порыв чуть не оторвал Болана от земли.

Момент настал. Болан разбежался и прыгнул навстречу ветру, своему капризному брату.

В первые секунды казалось, что брат не обратил на него никакого внимания. Человек и змей падали по отвесной прямой метров восемь, потом дельтаплан вдруг вошел в плавный вираж и, подхваченный воздушным потоком, взмыл высоко над вершиной.

Подъем оказался еще более резким, чем падение. В считанные секунды Болан взлетел на сотню метров и продолжал подниматься выше. Казалось, весь остров открылся его глазам — наверное, таким и видит его орел.

Болан подтянул ремни и включил микрофон.

— Порядок, я в воздухе, — сообщил он наземным подразделениям.

— Где вы? — В голосе Лайонса слышалось облегчение.

— Иду по курсу. Начинайте движение по моему сигналу... оставайтесь на связи... Вперед!

— Понял. Выступаю.

Болан сделал все, что мог. Остальное от него не зависело. Вероятно, Тоби была все-таки права. Вероятно, это был идиотский план.

Он уже один раз проник на эту территорию с земли и, безусловно, мог сделать это еще раз. Но теперь они, наверняка, усилили оборону. И потом, просто проникнуть туда на этот раз было недостаточно.

Болан твердо решил вытащить оттуда Смайли, пусть даже насильно: как и у Тоби, у Смайли на все была собственная точка зрения. Но только это и позволяло девушкам выполнять свою тяжелую работу.

А еще Болан собирался хорошенько проучить Чуна и навсегда избавить его от самоуверенности. Палач нанесет такой удар, что китаец пустится отсюда наутек — до самого Царского Огня.

Да, у Болана есть шансы, но все зависит от его брата ветра. Ему даже показалось, что он услышал свистящий шепот брата: «Держись!»

— Само собой, — ответил Болан. — Как же иначе?

Смайли Даблин пришлось пережить тяжелую ночь после тайного посещения Болана. Генерал был вне себя от ярости, он учинил жестокий разнос службе безопасности и лично проверил основные посты. Затем хлынул поток встревоженных визитеров и прошла целая серия секретных совещаний.

Первым явился Лу Топачетти в сопровождении отряда «горилл» с каменными лицами, за ним — Пенса и Родани с пестрой компанией из «Пещеры Оаху». Примерно через час прибыли Пит Доминик и Марти Флора, представители нью-йоркской мафии; они прилетели вертолетом, очевидно, издалека. Эти путешествовали налегке и захватили с собой только личных телохранителей.

К счастью, положение Смайли не осложнилось. Более того, как и предполагал Болан, она оказалась в ореоле славы. Генерал даже позволил ей выступить в роли хозяйки и прислуживать гостям во время совещания. Смайли, разумеется, не посвящали в секреты, но терпели ее периодическое присутствие в комнате. А некоторые из гостей вообще с трудом отрывали от нее взгляды, не в силах сразу сосредоточиться на обсуждении.

Хотя Смайли и не удавалось услышать наиболее важное, сама атмосфера в этой комнате была красноречивой; о многом можно было догадаться по составу собравшихся, по многозначительным взглядам, которыми они обменивались, порой даже по непроизвольному жесту или по еле заметной улыбке.