Дон Пендлтон - Встреча в Кливленде

Мак Болан, как никто другой, знал, что это такое — война без конца. Рожденный в то время, когда мир корчился в объятиях страшной войны; ощутивший себя личностью, когда человечество распалось на два враждующих блока — Запад и Восток; проведший юность в атмосфере всеобщих козней и интриг, когда во главу угла встала идея мирового господства, молодой Болан просто не мог не заметить пьедестал, приготовленный для него самой жизнью, пьедестал, на котором было место лишь для победителя среди живых — мертвые в расчет не брались. И пока другие молодые люди сжигали призывные повестки и участвовали в разных мирных демонстрациях, старший сын Сэма Болана обратил свой блестящий ум к метафизике насилия и пережиткам человеческой морали.

У Ницше он прочитал: «Ты говоришь, что хорошая причина всегда освящает войну. Я говорю тебе: это хорошая война освящает любую причину».

Молодой Болан не считал себя любителем войны, но ему был близок принцип, изложенный Уильямом Джеймсом: «Если эта жизнь не является подлинной борьбой за нечто, в случае успеха навсегда приобретаемое для вселенной, она не лучше игры актеров в частном спектакле, откуда их можно при желании удалить».

Болан не спорил с теми, кто утверждал, будто их «настоящая борьба» особенно эффективна на ниве пацифизма, при том условии, конечно, что это и вправду было делом их личной совести, а не способом уйти от ответственности. Для самого же Болана предметом спора были не мир или война как таковые, а факт долженствования в любой, отдельно взятой ситуации. Он не нашел для себя оправданий, которые позволили бы уклониться от участия во вьетнамской войне. Его правительство торжественно пообещало пресечь коммунистическую агрессию в Юго-Восточной Азии. И Мак Болан, являясь орудием своего правительства, храбро сражался во вьетнамской «хорошей войне», ибо чувство справедливости однозначно говорило: он должен, и все тут.

Впрочем, существовал еще один, более глубокий моральный принцип. Болан был не настолько идеалистом, чтобы полагать, будто добрый и порядочный человек способен честно прожить свою жизнь, устраняясь от проблем, которые волнуют весь мир. Но в его понимании, по-настоящему культурный человек не стал бы и пугать или терроризировать простой народ ради какой-то политической выгоды. Разумеется, акт военного нападения не был культурным поступком, и его последствия — даже в случае успеха — едва ли можно было рассматривать как нечто «навеки приобретаемое для вселенной».

Доброта никогда не поселится на жестокой земле.

У Болана нашлись личные причины сражаться в «хорошей войне» во Вьетнаме. И он стал в полном смысле слова превосходным солдатом, отменным стратегом и тактиком войны. Полностью контролируя себя, он был способен вдохновлять других; с холодным сердцем убивая налево и направо, он мог искренне плакать, глядя, как бессмысленно и жестоко убивают вокруг. На театре военных действий он стал известен под двумя эффектными и внешне парадоксальными прозвищами: «Палач» — из-за своего невероятного дара возглавлять команды смерти, и «Сержант Милосердие» — благодаря сочувственному вниманию к невинным жертвам войны «там, в Азии».

Но однажды война «там, в Азии» для сержанта Болана внезапно прервалась. Пришло сообщение с другого фронта и касалось оно жертв другой войны. Сержант был отослан домой похоронить своих близких. Отец Сэм, мать Эльза, сестричка Синди, братик Джонни — простые люди, намеревавшиеся тихо и спокойно прожить свои жизни, — пали жертвами агрессии, куда более свирепой и опасной, нежели та, с какой он сталкивался в джунглях Юго-Восточной Азии.

Да, Мак Болан знал, что такое война без конца. Он понял это, увидев глаза юного Джонни, единственного, кто уцелел в страшной семейной трагедии. Не личное мщение и не мораль участника общественной кампании изменили жизненный путь Мака Болана и послали его, одиночку, на тропу кровавой войны без конца.

«Характер человека — это его судьба», — сказал Гераклит.

«Я не судья им, — сказал Мак Болан. — Я их приговор. Я их палач».

Так началась его война против мафии.