Валерий Еремеев - Приговоренный

Лежа боком на сиденье, Юлий смотрел, как отец борется с автомобилем. Его лоб был мокрый от пота, глаза сосредоточенно направлены только вперед. Как он любил его в тот момент! Да и не только в тот момент. Он всегда его любил. Восхищался им. Сколько Юлий себя помнил, они всегда были вместе. Отец всюду таскал сына с собой, стоило тому только попросить. Вместе ходили в тренажерный зал, в бассейн, вместе ездили стрелять по тарелкам. Он бывал с отцом и на деловых встречах, и ему совсем не было скучно. Юлий знал имена всех его любовниц, но у него даже в мыслях не было сообщить о них матери. Он не сделал бы этого даже под страхом самого жестокого из наказаний. Впрочем, вряд ли мать стала бы его слушать. Ей всегда было некогда, когда это касалось сына. Она всегда спешила. Даже когда валялась на диване перед телевизором с охапкой глянцевых журналов. Все равно ей было не до него.

Стрелять перестали. Юлий поднялся на сиденье. Как раз вовремя, чтобы успеть увидеть, как впереди из-за киоска «Пресса» высунулась фигура человека с зеленой трубой на плече, конец которой был направлен в их сторону. Еще один гоблин. Отец, бросив руль, быстро нагнулся к сыну и с криком «прыгай!» с силой вытолкнул того из машины.

Из того, что случилось после, Юлий практически ничего не запомнил. Искореженный автомобиль, дым, разбросанные куски человеческой плоти, кровь на снегу, крики людей и его собственный беззвучный плач. Лица людей, склоненные над ним. Мало-мальски он пришел в себя, только когда шофер-охранник матери Геннадий, по прозвищу Че Гевара, вез его по загородному шоссе. Сильно болели нога и правый бок. На лице в нескольких местах был наклеен пластырь.

Юлий спросил Че Гевару, куда они едут.

– Поговори с Эвелиной Юрьевной.

Че Гевара протянул Юлию большую черную трубку сотового телефона.

– Как ты, сын? – услышал он голос матери. Как всегда, холодный и бесстрастный. Как всегда, то же обращение – «сын». Она никогда не звала его по имени. Только «сын». Как и он. Никогда не называл ее мамой. Он вообще никак ее не называл.

– Бывало и лучше, – неожиданно для себя повторил Юлий слова отца, всегда произносимые тем в кризисных ситуациях, и забился в рыданиях, потому что воспоминания об этом оказались невыносимы.

– Не скули, – строго приказала мать. – Поедешь в Феодосию к дяде Славе. Гена тебя отвезет. Я с тобой свяжусь.

И повесила трубку. Вот и весь разговор. Все утешение. Ему даже не дали возможности проститься с отцом.

– Ты на Эвелину Юрьевну не обижайся, – понимающе сказал Че Гевара спустя некоторое время. – Ей сейчас тоже не сладко. Ей за ваш семейный бизнес бороться надо. На тебя у нее просто нет времени.

У нее никогда не было на него времени. И не было ни малейшей надежды, что когда-нибудь оно появится.

Че Гевара, оставив Юлия в Крыму, на первых порах звонил. Может быть, по поручению матери, может, потому что в самом деле жалел парня. От него Юлий узнал, что на месте покушения обнаружили брошенный киллерами гранатомет «Нетто», хорватский пистолет-пулемет «Аграм» и кучу стреляных гильз. Оружие отследить не смогли. Че Гевара сказал, что начавшие с недавних пор входить в моду пистолеты-пулеметы этой марки производятся едва ли не в школьных мастерских и не имеют маркировки. Никакого заводского отстрела. Никакой пулегильзотеки. Сбитый отцом Дед Мороз либо выжил, либо его мертвое тело успели увезти товарищи. В любом случае других погибших, помимо отца, на месте покушения не обнаружили.

Понизив голос, Че Гевара сообщил, что буквально через неделю после покушения дюжина людей в черных масках взяла штурмом принадлежавший Тараскиным большой завод по производству ликеро-водочных изделий. Прикрываясь купленным решением суда, они взашей выгнали прежнее руководство, поменяли учредителей. Та же участь постигла и ресторан с гостиничным комплексом «Тарас». Новым хозяином бизнеса стал некто Андрей Германович Пасечник. Доселе неизвестный, но быстро идущий в гору коммерсант.

Юлий и раньше слышал эту фамилию от отца. Кажется, отец называл его пронырой, который спит и видит, как наложить лапу на их бизнес, но только напрасно старается: он, отец, пока жив, этого ни за что не допустит.

Вот именно, пока жив. Нельзя было произносить такие слова. Нельзя.

– Не вешай нос, юноша, – подбадривал Че Гевара. – Твоя мать разберется.

– Что она может сделать?

– Плохо ты ее знаешь. Еще как разберется.

Мать разобралась. Разобралась, что это за человек Пасечник. Разобралась, что сила не на ее стороне, продала недвижимость, перевела в офшор уцелевшие активы и сама укатила вслед за ними.