Андрей Воронин - Слепой. Живая сталь

«После такого кидалова, – высказался по этому поводу Сумароков, – в эту их Венесуэлу еще лет десять ни одного нашего танкиста не выпустят. Прямо на границе в аэропорту будут спрашивать: где служил? Ах, в танковых! Тогда свободен. Домой иди, телевизор смотри – может, Венесуэлу твою покажут… А ты где работаешь, уважаемый? На Уралвагонзаводе? Домой, домой – вагоны строить, чай с вареньем хлебать. Так что мы с тобой, Алеша, в настоящий момент на всю страну самые ценные, уникальные специалисты штучной выделки».

«Ты особо-то не заносись, – одергивал его Алексей Ильич. – В том, что один человек построил, другой всегда разобраться сумеет, если у него в черепушке мозги, а не рисовая каша с черносливом. Тем более что наш «девяносто пятый», хоть и новый, а все ж таки танк – как был танком, так танком и остался. А танком управлять, когда чуток пообвыкнешь, дело нехитрое, ему при большом желании даже медведя обучить можно. Мы с тобой на волоске висим, Гриша, и ты, будь добр, об этом не забывай. Не дразни ты его, Аморалеса этого, а то ведь плюнет на все и шлепнет собственной рукой!»

«Так все равно ведь шлепнет, – возражал Сумароков. – Сперва выжмет все, что сумеет, а потом шлепнет, чтоб никому его военную тайну не открыли…»

Если Моралес в общем и целом повел себя вполне предсказуемо, то на полигоне их поджидали сюрпризы – как ни странно, по большей части приятные. Людей здесь по вполне понятным причинам почти не было, осталась лишь контролирующая занятый полигоном участок ущелья охрана. На смену брезентовой армейской палатке, в которой они обитали раньше, пришел довольно уютный балок, в котором имелись даже кондиционер и портативный телевизор. Но главным сюрпризом стал танк, который, укрытый брезентом, стоял там, где они его оставили, под навесом из уже заметно обтрепавшейся и выгоревшей на солнце маскировочной сети. После драки, в которой погиб Сердюк, навес перенесли метров на двести, и товарищи, не сговариваясь, старательно избегали смотреть туда, где он стоял раньше. Они даже не знали, где местные похоронили младшего члена экипажа. Моралес сказал, что тело предано земле с воинскими почестями, но кто б ему поверил?

Машину они проверили первым делом. Перед тем, как отбыть на своем вертолете в столицу, генерал обещал, что первая группа курсантов прибудет не позднее завтрашнего утра. «На рассвете», – сказал он, и в этом, по крайней мере, можно было не сомневаться: в том, что касалось повседневной жизни полигона – расписания работы, сроков поставки горючего, продовольствия, запчастей и боеприпасов, – его превосходительству смело можно было верить. Поскольку группа местных танкистов должна была появиться на полигоне прямо с утра пораньше, затеянная Гриняком проверка не вызвала у охраны ни малейшего подозрения. Танк был просто предметом, который эти парни сторожили, экипаж к нему прилагался, а как они там взаимодействуют, что делают, никого не интересовало до тех пор, пока «орел» оставался на своем месте под навесом.

Двигатель был исправен, уровень масла и охлаждающей жидкости в норме; солярки в баках плескалось километров на сто хода («Хватит с головой, – заметил Сумароков, – уйти дальше все равно не дадут»), а отсек для боекомплекта к удивлению экипажа оказался набит под завязку. Видимо, тот, кто остался здесь за главного после отстранения от дел проштрафившегося Липы, от нечего делать занимался поддержанием танка в полной боевой готовности.

Судя по некоторым признакам, попытки самостоятельно освоить сложную науку управления напичканным электроникой современным боевым аппаратом все-таки прекратились не до конца: кто-то явно пробовал оружие, в том числе и пушку, о чем свидетельствовала появившаяся на противоположном краю ущелья свеженькая, с пылу, с жару каменная осыпь. В нескольких метрах от осыпи, перекосившись на спущенных шинах, стоял покрытый ровным слоем желтовато-белесой пыли грузовик – армейский «Урал» повышенной проходимости с выбитыми стеклами, помятой кабиной и изодранным в клочья тентом, остатки которого печально свисали с покореженных, погнутых, торчащих вкривь и вкось стоек. Осыпь при этом выглядела основательно развороченной, из нее торчало несколько ломов, у скалы стояли и валялись лопаты. Сумароков предположил, что эта осыпь и покалеченный грузовик в течение некоторого времени составляли одно целое, и что было это совсем недавно – возможно, буквально вчера, а то и сегодня утром. «Черти безрукие, – заключил он тоном, каким ставят неутешительный диагноз. – Их счастье, что Аморалес этого не видел!»