Владимир Колычев - Неуправляемый таран

Сегодня утром был допрос. Как и почему Игнат попал в квартиру к гражданке Федорук? Зачем оказал сопротивление представителям власти? Откуда боевой пистолет?

Лия сама его впустила, сопротивления он не оказывал. За ствол схватился, было такое, но Игнат думал, что это грабители в дом ворвались. А пистолет нашел… А то, что держал боевое оружие при себе, да, в этом виноват. И не судите строго…

А строго его и не собираются судить. Сопротивление представителям власти ему предъявлять не будут, нарушение неприкосновенности жилища граждан также отпадает, но за незаконное ношение оружия обещают влепить два года. Завтра следователь предъявит обвинение, а потом будет этап в следственный изолятор. И начнется отсчет двух долгих и страшных лет. И нужно на это настроиться. Не так страшен черт, как нежелание взять его за рога…

Дверь в камеру тяжело, с противным скрипом открылась. Послышался густой бас:

– Горюн! Лунев! На выход!

Игната это не касалось, поэтому он даже не открыл глаза. Так и остался лежать на спине, закинув руки под затылок.

Тщедушный и долговязый вышли, но вместо них в камере появились менты – широкоскулый сержант с мутным взглядом и жирный пузатый старшина с уродливым синюшным носом. И у того в руке ментовская дубинка, и у другого. Запахло жареным.

– А тебя что, не касается? – хриплым, зловеще звучащим голосом спросил старшина. – Сказали же, всем на выход!

– Так меня не называли… – Не сводя с него глаз, Игнат быстро, но без суеты поднялся с нар.

– Глухой, что ли? – в злобной ухмылке скривился сержант.

И, вдруг присев, ударил Игната дубинкой по ногам. А он как чувствовал, что именно так все и будет. И даже смог поднять одну ногу, пропуская под ней дубину. Но удар пришелся по второй, опорной ноге. А еще старшина со всей силы ткнул его своей дубинкой в живот. Игнат упал, но тут же вскочил на ноги. Не в его правилах быть терпилой. Злость затмила сознание, и он готов был дать ментам бой. И плевать, что ему предъявят сопротивление представителям власти…

Но менты ударили разом – один снова по ногам, другой по голове. Игнат опять упал, и на этот раз подняться ему не дали. Менты лупили его с остервенением – дубинками, ногами. Игнат старался закрывать лицо и живот, но его били по голове, по спине и больше всего по почкам. Били так, что сумасшедшая боль скручивала тело в бараний рог. А когда менты вдруг убрались, все тело превратилось в сплошной сгусток пульсирующей боли.

Менты ушли, и в камеру вернулись тщедушный и долговязый. Они бы могли помочь ему подняться, но случилось неожиданное. Тщедушный рывком уложил его на спину, Игнат неосторожно раскрыл лицо, и тут же долговязый ударил его кулаком в нос. Игнат рассвирепел, но пучеглазый ударил снова, а тщедушный держал его за руку, не позволяя закрыть лицо. Сил подняться у Игната не было. Но все-таки он поднялся. Оттолкнул от себя тщедушного, схватил пучеглазого за голову двумя руками, врезал ему коленкой по носу. И мужичку вломил кулаком с размаха, сбив его с ног. Но тут же снова появились менты. Сильный удар по голове опрокинул Игната на пол. В падении он больно ударился затылком об угол стола, но сознание не потерял.

Его избили до потери пульса. Он, казалось, умер, но сознания при этом не потерял. И присутствия духа. И когда его вытаскивали из камеры, он умудрился лягнуть ногой кого-то из ментов. Не больно, не сильно, но лягнул. За это и получил. Его бросили в коридоре, и кто-то из ментов ударил его ногой в лицо, опустив ее сверху вниз.

– Отставить!.. Что здесь происходит?

Этот грозный голос донесся, казалось, откуда-то с небес. Игнат ничего не видел, потому что и без того распухшие от побоев глаза были залиты кровью.

– Так это, он сам драку устроил! – ответил старшина.

– Да я вас!..

Какие кары небесные могли свалиться на головы ментов, Игнат не узнал. Он понял, что больше бить его не будут, и растерзанное сознание отключилось само по себе…

Холодный пронизывающий ветер на улице, а в камере тепло. Не столько от батарей тепло, сколько от людской массы. На шконке по два-три человека, на кубический метр по телу, каждое температурой как минимум тридцать шесть и шесть градусов. А может, где-то жмется к спинке шконки уже окоченевшее тело арестанта, не выдержавшего издевательств над организмом. Народу много, за всеми не уследишь. Но, может, у кого-то жар, тогда средняя температура так и остается – тридцать шесть и шесть.

Игнат знал, что условия в СИЗО нечеловеческие, и он готов был к жуткой тесноте и зловонию. Человек – такая скотина, что привыкает ко всему. Где-то он слышал такое выражение. И уже мог с ним согласиться…