Михаил Нестеров - Офицерский крематорий

– Парковка у ресторана рассчитана на пятнадцать машин. Клиентов в заведении – в пять раз больше. Если даже каждая машина приедет под завязку, по пять человек в каждой, парковочных мест окажется впритык.

– Значит, с математикой у тебя не так уж и плохо.

– Это арифметика.

Павлов выдержал паузу, прежде чем отвесить мне комплимент:

– А ты наблюдательный малый.

– Угу, – буркнул я, снова вспомнив свою соседку. – Ты сказал, что на ваши телефонные звонки ответили все Маргариты в городе. Так вот что я тебе скажу: одна не ответила, это точно. Или вместо нее какая-то другая женщина отвечает по телефону.

– Или она тебе назвалась другим именем, – ответил Павлов. – Обычно так поступают проститутки.

– Тебя что, заклинило на проститутках или у тебя нет другой версии?

– У меня есть другая версия.

– И каково ее рабочее название? – вытягивал я из него ответ.

– «Жертвоприношение», – коротко отозвался Павлов.

– Можешь озвучить?

– Легко, – согласился следователь.

Я приготовился слушать.

– Ты совершил ритуальное убийство, – начал Павлов, – так сказать, в порыве культового экстаза, и алтарем выбрал кровать в гостиничном номере. Ты был голым, и это – часть языческого ритуала. Окровавленная майка на тебе олицетворяет шкуру жертвенного животного. Твоя женщина «охотно подставила» свое тело – согласно тому же обычаю или ритуалу.

– Наверное, эта самая легкая версия, – фальшиво обрадовался я. – Ты когда последний раз был у психиатра?

– На прошлой неделе.

По его глазам я понял, что он не врет.

Побарабанив пальцами по столу, Павлов сделал неожиданное заявление:

– Прокатимся до ресторана. Допрошу итальянцев, заодно они посмотрят на тебя.

– Хочешь убить двух зайцев? – оживился я.

Он оставил вопрос без ответа.

– Согласен самостоятельно показать на месте, как и при каких обстоятельствах ты познакомился с потерпевшей?

– Согласен.

– В следственном действии будут принимать участие служащие ресторана. Ты имеешь возражения против этого?

– Нет.

– Вопросы буду задавать я. Отвечать ты будешь мне. Общаться со свидетелями – только через меня. Напрямую общаться с ними я тебе запрещаю. Ты все для себя уяснил?

– Да.

Для меня Павлов сделал исключение: сковал мне руки собственными наручниками. Я бы не удивился гравировке на обратной стороне: «Данные наручники находятся в полном распоряжении данного майора Павлова».

– Надоело возиться с тобой. Пора отправить тебя на нары.

Он разговаривал со мной, как с уркой-недоучкой, как будто переводил сленг в нормальный язык, словно боясь, что я его не пойму. Может быть, он даже опасался моих связей, но я на его месте не стал бы волноваться: связи – ничто, узы – все. Вот он раскладывает на столе пасьянс из снимков с изображением полуголого окровавленного мужика, фоном которому служит залитая кровью кровать с трупом женщины, и обращается к собеседнику с вопросом: «Так вы говорите, что вы в хороших отношениях с этим джентльменом?» И его визави поспешно ретируется: «Пардон, я обознался».

Рабочий кабинет Павлова наполнился оперативниками. Один обратил на себя внимание синей курткой с надписью «Водоканал».

– Работаешь под прикрытием, – спросил я его, – или дошел до ручки?

– Скоро узнаешь, – ответил он моей любимой присказкой, которая, за редким исключением, вселяла в меня оптимизм.

Саму эту поговорку, как нечто менее важное перед главным событием, во мне зародил мой тренер по боксу. Похлопывая по плечу, он показывал мне моего очередного соперника: «Ну, что скажешь про него, Пашка?» – «Не знаю, что и сказать, тренер». – «Дурак! Говори: «Скоро узнаем» – и все!»… Обычно я не подводил тренера, походившего на Чапаева. На ринге с ударом гонга рвался в бой, как цепной пес, и рвал цепь, а потом и соперника. Я старался копировать Майка Тайсона и ни от кого не скрывал, что он был моим кумиром. Не перестал уважать его даже после того, как он откусил у Эвандера Холифилда ухо. Когда я делал первые шаги в боксе, Майк угодил в тюрьму за изнасилование. Я мог сказать себе, что у меня все впереди, что я переплюнул Майка по всем показателям, но не сказал этого.

«Скоро узнаем». Этот опер не любил торопить события, иначе ответил бы по-другому: «Сейчас узнаешь».

Он разомкнул наручники ключом и пристегнулся к ним своей левой рукой.

– «Жив – и ты моя звезда путеводная, а уйду – ты мне свеча поминальная», – процитировал я.

– Баженов, – обратился ко мне Павлов, как будто я был членом его команды, – помолчи, ладно? День только начинается, а мы уже устали от тебя.