Сергей Зверев - Последний день Америки

Ни черта не успеваю! – тянусь за наушниками. Напялив их на голову, настраиваю звук на сигналы системы слежения, которые озвучены довольно приятным женским голосом. Как объяснили инженеры, данный прием взят из авиации – там речевые информаторы специально информируют экипаж о нештатных ситуациях спокойным женским голосом, дабы не нервировать и не настраивать на панику.

«Тетка» невозмутимо зачитывает дистанцию и параметры хода американца. Так действительно следить за ситуацией становится проще. Теперь я читаю строчки справочного материала, изредка контролирую положение «Барракуды» и, не отвлекаясь, выслушиваю доклады…

Российская Федерация, Москва. Четырьмя месяцами ранее

Предложение Горчакова не просто озадачило, а потрясло меня. Входя в его кабинет, я даже не предполагал услышать то, что услышал. А сейчас – после всего сказанного – он требовательно смотрел мне в глаза и ждал согласия на участие в операции «Цунами-2».

Увы, я не был готов столь быстро принять ответственное решение и сказать что-то вразумительное. Это было выше моих сил.

– Не знаю, – почесав затылок, мотнул я головой.

– Хорошо, давай поступим так, – поднялся он из кожаного кресла. – Предлагаю переместиться в одно засекреченное местечко – там я тебе кое-что покажу. Это займет часика два-три. Заодно и подумаешь…

Я тоже встал и в замешательстве направился к двери.

Однако шеф притормозил:

– Не спеши. Моя служебная машина застряла в пробке на Ленинградке, так что у нас имеется лишних полчаса, – он подошел к шкафчику и выудил початую бутылку коньяка с парой пузатых бокалов. – Давай-ка отметим нашу встречу. Все ж таки столько лет проработали бок о бок – в одной связке…

Одно из любимых выражений моего шефа: «Если вы не пьете и не материтесь, значит, вы не следите за ситуацией в стране». Точно сказано, хотя и мало соотносится с Горчаковым. Он не использует в речи крепких выражений и не употребляет алкоголь. Точнее, почти не употребляет. Иногда, рассказывая о предстоящей операции или видя мою усталость после длительной работы на глубине, сам предлагает пропустить по паре рюмок хорошего коньяка. Или как сегодня – впервые встретившись со мной после нескольких лет моего забвения…

– Тетка вчера звонила, – почти беззвучно выдохнул Сергей Сергеевич, глядя сквозь тонированное стекло на проплывающие мимо кварталы московских улиц.

– Та, что живет где-то за Уралом? – припоминаю о единственной родственнице моего шефа.

– Да, на северо-востоке Свердловской области. Плачет.

– Чего так?

– Рассказывает, что волки последнюю корову задрали. Не знает, как жить дальше…

Посидев еще четверть часа в его кабинете, мы выпили по три глотка хорошего коньяка и, покинув душные коридоры департамента, вышли на улицу. Усевшись в служебный автомобиль, Горчаков назвал водителю адрес, и мы тронулись в путь.

– … Хорошо, что половину урожая картошки успела обменять на муку, – печально продолжал он. – Живых-то денег там практически ни у кого не водится. Самые богатые люди в селах – пенсионеры. Охотиться нельзя: у всех билеты на перерегистрацию забрали, а чтобы получить их обратно, нужно заплатить по две тысячи рублей. А это ж для сельчан огромные деньги! Да и черт бы с ней – с охотой, но в тех краях волки стаями бродят. Нападут – отбивайся, чем сможешь: руками, ногами, граблями…

Голос генерала звучал глухо и безнадежно. Он говорил будто не со мной, а с пустотой, заполнявшей пространство бесконечных московских улиц.

Я безмолвствовал, не зная, что ответить. Мое отношение к происходящему в стране шеф прекрасно знал, и напоминать о нем не было смысла.

– … Потом тетка передала трубку внучке. Ей недавно исполнилось тринадцать. Спрашиваю: в школу-то ходишь? Хожу, говорит. Но нас мало – всего семеро учеников на школу. И это на село из трехсот дворов, где проживает более тысячи человек. Представляешь?! Кому нужна эта школа? Кому нужно в селе образование?! Читать и писать родители научат детей сами. Больница одна на весь район – в шестидесяти километрах от села. Тамошние расстояния между населенными пунктами – огромны. Раньше в селе была своя больничка, работавшая даже в годы войны, а недавно закрылась. Общественный транспорт давно издох, а собственных автомобилей практически ни у кого нет. Вместо роддомов – повитухи; бабы рожают дома. А если, не дай бог, скрутит аппендицит, то все – заворачивайся в простыню и ползи на кладбище. Ты чего молчишь-то? Или не согласен?