Илья Рясной: Наше дело — табак

— Прочитай, подпиши, — он протянул бумагу Сапковскому.

Тот пробежал глазами написанное. И воскликнул:

— Я не могу это подписать!

— Ты мне все это разве не говорил только что?

— Говорил. Но подписать не могу.

— А куда ты на хрен денешься, — жестко произне Ушаков.

Плут дрожащей рукой вывел: «С моих слов записано верно». Расписался.

— Отлично, — кивнул начальник уголовного розыска. — Посидишь в пятом кабинете час — и свободен.

— Как? — не понял Сапковский.

— Пока свободен…

Гринев озадаченно посмотрел на своего начальника.

— Так вы знали, что я невиновен, — произнес Сапковский. — Тогда зачем все это?

— Что — это?

— Давление. Оскорбления. Со мной вот товарищ полковник обращался как с законченным преступником.

— А ты и есть законченный преступник, — сказал Ушаков и, не в силах сдержаться, выдал то, что накипело:

— Вы все растащили, до чего ручки ваши загребущие дотянулись. Все изгадили. От вас исходят ядовитые миазмы. Где вы — там подкуп, разборки, взятки. Там кровь льется… А что вы сделали с нашим городом, который раньше самым спокойным городом в Советском Союзе был! Во что превратили!.. Вы как болезнь, которую нужно глушить антибиотиками.

— Я ему уже палача предлагал, — усмехнулся Гринев.

— Во, поперла классовая ненависть, — хмыкнул Сапковский, который моментально расслабился, поняв, что на этот раз все закончилось благополучно.

— Классовая? Это уже интересно, — посмотрел на него с насмешкой Ушаков.

— А хотите откровенно? — спросил Сапковский.

— Давай.

— Да вы просто нам завидуете. Всему. Костюмам, какие мы носим. Машинам, на которых мы ездим. И вся эта классовая ненависть от ощущения бессилия добыть все это… Вы же… Вы же никто. — Слова лились из Сапковского — нервно, неудержимо, он не мог совладать с собой, хотя и понимал, что городит лишнее. — Вы упиваетесь ощущением власти над людьми, припертыми к стене. А без этой власти вы нули без палочек. Завтра вышибут на пенсию — и вам не светит ничего. Вы не способны заработать деньги. Потому как созданы такими, что из арифметики знаете только одно действие — делить. Вы псы голодные на цепи, и хозяин вас даже кормить нормально не считает нужным, так, кинет отбросы, чтобы с голоду не сдохли. Вы же задарма от злобы да от обделенности в горло кому угодно вцепитесь.

— Дать ему, что ли, по почкам? — задумчиво посмотрел Гринев на Сапковского.

— Не стоит… Еще есть какие соображения по нашему поводу? — спросил Ушаков.

— Да прав я во всем, — махнул дрожащей рукой Сапковский. — Это вас и злит. Если вам дать эти костюмы и машины, вы будете довольны до задницы и все ваши принципы тут же водой смоет, как кое-что в унитазе.

— Да при чем здесь принципы, — вздохнул Ушаков устало.

Он вдруг подумал, что принципов у него действительно в последнее время остается все меньше. Какая-то высокая мораль, какие-то романтические порывы — это все чепуха. Есть нечто более важное — нечто такое в душе, что отказывается принимать всю окружающую мерзость. И это, пожалуй, единственное, что осталось у него. И этот самовлюбленный, считающий себя кругом правым ублюдок на самом деле просто угодил пальцем в небо. А суть простая — они просто разные биологические виды, хотя вроде и классифицируются одинаково — как гомо сапиенсы.

— Ладно, двигай отсюда, бизнесмен. Рано или поздно снова встретимся…

Ушаков вызвал оперативника, сдал Плута с рук на руки со словами:

— Посидит пускай с часок в пятом кабинете. И чтобы никуда не звонил.

— Кстати, вы не имеете права удерживать без достаточных оснований, — воспрянул духом Сапковский.

— Основания? — обрадовался Гринев. — Сделаем. Пятнадцати суток хватит за мелкое хулиганство? Василич, ты слышал, как он принародно опера матом послал?

Плут все понял. И, бросив на оппонентов быстрый ненавидящий взор, вышел из кабинета.

— И с каких таких заслуг мы его выпустили? — поинтересовался Гринев.

— Потому что он прав, — сказал начальник уголовного розыска. — Он не виноват. Пробитый раскололся.

— Кто заказчик?

— Арнольд.

— Несуразица выходит. Он же пострадавший. Сам пулю получил.

— Он тоже надеялся, что мы так будем думать.

— Пробитый под протокол все сказал?

— Нет… Он в реанимации. То ли выживет, то ли нет.

— А что будем с Арнольдом делать? — Гринев положил руку на телефон. — Группу захвата на выезд?

— Да. Тут собровцы опять работы жаждут. Давай…