Владимир Безымянный - Убийца ищет убийцу

Сложив на его груди его пистолеты, Иван достал пластмассовую флягу с бензином и щедро полил ею грудь и ноги Бульбы.

Заметив отчаянный взгляд, которым тот на него смотрел, Иван усмехнулся и пробормотал:

— Кличку тебе не я выдумал. Так что не обижайся… Ничего другого предложить не могу…

Полив бензином еще и паркет вокруг стола, Иван отбросил фляжку в сторону и принялся пристраивать на сухом паркете зажигательную мину. Он работал спокойно и деловито, слушая отчаянное мычание примотанного к столу Бульбы и не обращая на него никакого внимания.

Иван вытащил из мины запал и вставил вместо него кусок зажигательного шнура. Взрыва теперь не будет, но вспышка произойдет сильная, а больше ничего и не надо. Иван хотел, чтобы однофамилец классического персонажа русской литературы кончил свои дни так же, как и тот, сгоревший на костре…

Оглядев результаты своих приготовлений и оставшись ими полностью удовлетворенным, Иван вздохнул, поджег зажигалкой обрывок шнура, посмотрел, как огонек пополз по нему, и, бросив взгляд на Бульбу, сказал абсолютно серьезно, без тени издевки или злобы:

— Прощай…

И вышел из кабинета.

В коридоре было пусто. Занятых своими делами менеджеров из конторы Западной зоны перестрелки и крики из кабинета шефа не привлекли и не встревожили.

Во-первых, и раньше приходилось слышать оттуда нечто подобное, разборки Бульба всегда устраивал бурные… Если на каждый выстрел бегать — сам на пулю наткнешся, чего доброго…

А во-вторых — если и самого его грохнули, не на нем дело-то в конце концов держится, а на принципе. Не будет его, придет другой. Толковый менеджер всякому шефу нужен… Их дело — деньги зарабатывать, а бежать на выстрелы — это дело охраны…

Иван успел дойти до двери на чердак, когда в стороне кабинета послышалось сильное шипение и раздался характерный звук вспышки огня — словно резкий шелест огромного полотнища на сильном ветру. Иван оттолкнул неожиданно вышедшего из туалета, оказавшегося рядом с дверью на чердак мужчину, который выматерился в его адрес, и бросился на чердак. Загремела отшвырнутая им решетка, зазвенело выбитое стекло из чердачной дверцы, ведущей на крышу. Иван не заботился о конспирации.

Теперь у его было всего два соперника — огонь и время. Они оба были против Ивана и старались помешать ему остаться в живых.

Иван слышал, как на втором этаже уже началась паника, вызванная вспышкой в кабинет шефа, слышал какие-то крики, мат… Стрельбы не было.

Иван подбежал по крыше к оставленному им тросу и быстро подтянулся повыше над крышей. Отпустив тормоз на основном тросе, он заскользил дальше в сторону четырехэтажки и на глазах у остолбеневших пацанов, куривших в кустах, приземлился на ноги.

Отцепив от себя тросы и помахав пацанам рукой, Иван быстрым шагом скрылся за углом, и скоро влился в поток спешащих по Тверской москвичей.

Растворился в Москве, словно капля кроваво-красного вина в стакане чистой воды…

…Начальник аналитического отдела главного управления ФСБ Геннадий Герасимов уже несколько часов мучался от какого-то воспоминания, которое не вспоминалось окончательно, но и не уходило из памяти.

После «показательной» акции в Лужниках Никитин так орал на Коробова, который «организовал весь этот бордель с показательным мозгоебством», что тот решил, было, что — все! — «последний парад наступает…» Никитин пригрозил Коробову, что зашлет его в «нелегалы», на место Аверина, руководить Замоскворецкой зоной.

Для Коробова это было бы равносильно расстрелу — ментом от него за версту несло… Его бы на ножи подняли в первый же день, объявись он в качестве «своего». Да и лицо его достаточно знакомо было слишком многим в Москве из тех, кем ему пришлось бы командовать… Их бы такая метаморфоза удивила.

Никитин все это отлично понимал и назначать Коробова никуда не собирался, но припугнуть того все же не мешало. Заслужил!..

Коробов боялся всего трех вещей в жизни, о которых сам в глубоком подпитии рассказывал, причем перечислял их в следующем порядке: жена, нелегальная работа и отпуск… Ну, с первыми двумя, пожалуй и без объяснений все ясно, а вот отпуск…

Месяца уже за два, а то и три до ноября, в котором всегда уходил в отпуск, Коробов начинал хмуриться, засиживаться у себя в кабинете, уставясь куда-нибудь в угол, когда давно бы можно было и домой уйти… У него начинали учащаться позывы к выпивке, от которой он чаще всего на протяжении остального года отказывался…