Олекса Белобров - Обратный отсчет

— Конечно, Владимир Иванович! — заверил Сашка. — Обещаю!

— Вот это мужской разговор… — Подполковник задумался. — И все же — ты можешь хотя бы в двух словах пояснить, чего от тебя хочет прокуратура? Без повода они редко цепляются…

— Долгая история… — тяжко вздохнул Хантер.

— И что тебе вменяют в вину?

— Самовольное оставление поля боя, потерю оружия и военного имущества, превышение служебных полномочий, халатное исполнение должностных обязанностей, а заодно и попытку убийства, — перечислил старший лейтенант. — Только все это — …та еще хренотень и туфта!

И он коротко поведал собственную событийную версию. От этих воспоминаний снова бешено застучало сердце, заломило в висках. Закончив, старлей резюмировал:

— Вот и весь состав моих «преступлений», Владимир Иванович…

От удивления глаза подполковника округлились.

— И это основание для возбуждения уголовного дела?! Да ведь за такие дела награждать следует, а не уголовные дела возбуждать!

— Насколько я знаю, капитан Аврамов, участвовавший в том ночном бою, представлен к государственным наградам — ордену Ленина и медали «Золотая звезда» с присвоением высокого звания Героя Советского Союза. Все как всегда: кому-то звезды, а кому-то пинок под зад, служебное и партийное расследование, а на закуску — уголовное дело.

— Не переживай, рано или поздно все уладится! — попытался успокоить Седой. — Сейчас для тебя главное — уверенно встать на ноги. А если Ревунов или Прошкин начнут прессинговать по всему полю — я свяжусь с генералом Артуровым, что вчера тут был. Думаю, он не откажет в помощи.

— А вот за это — огромное спасибо, товарищ подполковник! — волнуясь, проговорил Хантер. — Иной раз и без сильных мира сего не обойтись, я это неплохо усвоил…

— Что тут у тебя, милый? — стремительно влетела в палату Афродита — лицо разгорелось, глаза лучатся счастьем. — Ай, простите, Владимир Иванович! — смутилась девушка, обнаружив шефа у Сашкиной постели. — Я и не знала, что вы уже здесь…

Впрочем, подполковник уже пребывал в том смиренном состоянии, что мог, наверное, простить кого угодно и за что угодно..

— Ладно, голуби… — грузно поднялся он. — Вы тут воркуйте, а мне пора браться за дело. Планерка в десять, Галина. А ты, Александр Николаевич, — Седой нахмурился, — не забывай, о чем мы договорились…

— Ну, доброе утро, радость моя! — Афродита, наклонившись, поцеловала Сашку. Как ты себя чувствуешь? Ничего не болит?

— Это я у тебя должен спрашивать, — улыбнулся он, притягивая девушку к себе. — Тебе в самом деле понравилось, моя Афродита?

— Еще бы! — пробормотала она в паузе между поцелуями. — Да и у тебя, я вижу, настроение отличное. И о чем же это мой шеф тебя так сурово предупреждал?

— Чепуха, — отмахнулся Хантер легкомысленно. — Есть кое-какие мелкие неприятности, которые шлейфом тянутся за мной еще из Афганистана. Погоди немного, и я обязательно расскажу тебе, сердечко мое. Беспокоиться тут не о чем.

— Ну вот, недаром я и раньше чувствовала, что ты что-то недоговариваешь. — Голос девушки дрогнул. — А я-то думала, — с детской обидой произнесла она, — что у нас не будет тайн друг от друга…

— Нет тут никакой тайны, — стараясь сохранять спокойствие, проговорил Александр. — Ты обязательно все узнаешь, и очень скоро!

— Раз так, тогда я запру дверь, — выскользнула из его объятий Афродита. — У нас есть целых пятнадцать минут на все про все, нужно использовать их с максимальной пользой!

Пятнадцати минут явно не хватило, и едва раскрасневшаяся «старшая» выпорхнула из «генеральского люкса», как туда же вкатилась пара румяных девчат из госпитального пищеблока, толкая перед собой тележку с кастрюлями и тарелками…

Надо сказать, что партконференция в окружном военном госпитале не прошла бесследно. С этого дня жизнь старшего лейтенанта Петренко и рядового Кулика потекла в совсем ином русле. Едва ли не каждый день их кто-нибудь да навещал, одна делегация сменяла другую, у обоих скопилась такая гора подарков и книг, что впору открывать филиал музея.

Насыщенные событиями дни плавно перетекали в жаркие ночи: от любви счастливая Афродита совершенно потеряла осторожность и теперь редко ночевала дома. Капитальные стены и дубовые двери «генеральской» надежно хранили их тайну, однако даже они не могли заглушить всего, что творилось здесь по ночам.

Галина похудела и стала неотразимо привлекательной, ее счастливые глаза постоянно влажно блестели, она даже стала напевать во время работы, что не преминул сразу же заметить ее шеф, Владимир Иванович. Постоянный личный состав «травмы» поначалу упражнялся в словесах по поводу романа «старшей», но, как только эффект новизны улетучился, притих, наблюдая за молодыми людьми издали.