Александр Тамоников - Синдром войны

– Выходи на оправку! – объявил Алексей.

Лазарь первым засеменил к выходу, забыв про раненую руку. Остальные шли с таким видом, словно их вели на расстрел. Туалета в округе, понятно, не было.

Алексей кивнул на свалку.

– Туда! Да без глупостей, прослежу. – Он на пару минут отвернулся, не желая смотреть на это непотребство.

За его спиной уже трещали и ломались под ударами топора деревянные ворота. Архипов решил не тянуть с заготовкой дров. За остаток светового дня он сделал несколько ходок, перетаскивал вниз расколотые доски.

Когда компания спустилась в подвал, там уже не было такого лютого холода. Потрескивала печка, запотевали окна. Левин вместе с матрасом подполз к буржуйке, обнял автомат словно девушку. Оттаявшая физиономия излучала блаженство.

– Марш в угол! – приказал Алексей силовикам. – Сели и замерли с виноватым видом. Будете нужны – вас вызовут.

– С облегчением, дорогие незалежные товарищи, – прошептал Левин. – Как там на воле, Леха? Следят за нами спецслужбы? Укры брыкались?

– Спи спокойно, дорогой товарищ. – Алексей улыбнулся. – Фактов жесткого обращения и применения насилия пока не было. Мы с этими хамами находимся по разные стороны культурной пропасти, но, думаю, скоро подружимся.

– Да мы вам глотки грызть будем, упыри москальские! – презрительно буркнул Лазарь.

– Заткните ему пасть, пожалуйста, пока я топором не рубанул, – проговорил Архипов.

Он загрузил поверх углей дрова, убыл за новой партией. Когда вернулся, Алексей уже проводил ревизию в продуктах, раскладывал их по горкам. Коробки были неполные, кто-то успел в них покопаться. Хорошая новость – обнаружился бидон с питьевой водой, несколько мисок, кружек. Плохая – во всем изобилии нужных и ненужных вещей не было даже щепотки чая.

– Начинаем выкобениваться, – удивленно отметил Архипов, выслушав плохую новость. – Справимся, командир. Сегодня перетерпим, скоро темнеть будет, а завтра сбегаю в магазин, посмотрю, что там осталось.

С медикаментами было сложнее. Левин с ужасом смотрел, как Архипов с Алексеем, сделав заговорщицкие лица, моют руки и подходят к нему явно не с дружескими намерениями. Он закрыл глаза, смирился, снова дергался, когда с него снимали штаны и разматывали бинт. Андрей вцепился пальцами в неровности в полу, приготовился к боли.

Оба отверстия – входное и выходное – смотрелись не самым лучшим образом. Кожа вокруг них вздулась, стала фиолетовой. Пулевые отверстия превратились в черные сгустки. Прикоснуться к ним было невозможно. Левин орал, словно ребенок, которому ставят укол. Однако дотрагиваться пришлось. Один держал раненого, другой обрабатывал раны перекисью водорода, присыпал сухим стрептоцидом. Ни новокаина, ни антибиотиков у ополченцев не было. Они снова сделали товарищу жесткую перевязку, натянули штаны и сунули в рот обезболивающий кетонал.

– А будешь в следующий раз орать, отрежем ногу! – пообещал Алексей. – По самую шею. И лежать тебе до конца твоих дней в коридоре районной больнички. Чего ты так разнюнился, Андрюха? Рана ведь сквозная.

– А почему так болит? – Боец в изнеможении откинул голову.

Он обливался горячим потом.

– Хреново, – еле слышно пробормотал Архипов. – Если завтра все будет в порядке, с самого утра надо искать аптеку или дома обшаривать. Это не лечение, блин! Загубим парня!..

– Согласен. – Стригун кивнул, собрал лекарства с перевязочными материалами и отнес в угол нахохленным пленникам.

Лазарь был бледнее некуда, хотя и смотрел волчонком.

– Рану обработайте парню, – сказал Алексей. – Надеюсь, имеете представление, как это делается. Это все, что нашли. Других препаратов нет.

Поперечный сдержанно кивнул, отвел глаза. Ополченцы не стали развязывать им руки. Украинцы не жаловались, справлялись.

Алексей обратил внимание, что в Поперечном начисто отсутствует спесь, во всяком случае, по отношению к подчиненным. Он не пытался переложить всю работу на Смирнова, не держался особняком от рядовых. Майор сам перевязывал бойца, говорил какие-то успокаивающие слова, а Смирнову только поручил облачить раненого в куртку.

Потом был мрачный вечер. За окном стемнело быстро, не успели оглянуться. Связь по-прежнему отсутствовала. Пыхтела печка, поедая дрова и остатки угля. Горели заплесневелые свечи, упаковку которых нашли под кроватью.

Архипов сбегал с топором за новой охапкой, вернулся, вывалил растопку возле печки и сообщил, что на улице все белым-бело, ветер приутих, погода самая новогодняя. Дрова прогорали быстро, спасительное тепло распространялось по подвалу.