Александр Тамоников - Прерванный полет «Боинга-737»

— Требуют, чтобы ты поклялся, — пояснил молодой афганец.

— Пожалуйста. Скажи им, что я даю слово!

Лонгман прижал руку к левой стороне груди. Шум продолжался. Выслушав требовательные голоса, Алим перевел:

— Этого мало. Люди хотят, чтобы ты поклялся.

— Чем?

— Жизнью своих детей.

Лонгман, не имевший семьи, выполнил условие без колебаний.

— Мадар! Мадар! — не унимался самый упрямый из боевиков.

Лонгман взглянул на Алима:

— Что такое «мадар»?

— Мать, — был ответ. — Он требует, чтобы ты поклялся матерью.

— Да ради бога. — Лонгман пожал плечами, вспоминая родную мать, толстую, капризную женщину с нервами, испорченными транквилизаторами, и громко произнес: — Клянусь! Клянусь матерью! Через сутки пленницы будут целиком в вашем распоряжении, а сегодня чтобы ни один волос не упал с их головы. Договорились?

— А! А! — понеслось со всех сторон.

— Они говорят: да, — перевел Алим.

— Это я и без тебя понял, — сказал американец и, отвернувшись, с достоинством прошествовал к своему «Хаммеру».

Бунт был подавлен. Операция, на которую он возлагал столько надежд, продолжалась.

Андреев и Соболев, следившие за происходящим возле пещеры, так и не поняли, в чем состояла суть конфликта. Было ясно одно: руководитель операции контролирует ситуацию и способен держать боевиков в узде, а роль его телохранителей выполняют хорошо подготовленные афганцы, держащиеся в стороне от банды и не вступающие даже в разговоры с боевиками. Их было всего четверо, но талибов насчитывалось не менее трех десятков. Учитывая их военный опыт, они представляли собой грозную силу.

— Н-да, — пробормотал Андреев, почесывая подбородок, на котором успела проступить жесткая щетина, — приличная стая собралась.

— Видали и побольше, — сквозь зубы обронил Соболев.

— Не боишься смерти?

— А что это такое? Я пока не знаю. Одни говорят так, другие этак. Нет ясности в этом вопросе. А как же можно бояться того, чего никогда не испытывал?

Майор с интересом взглянул на сержанта, лежащего рядом на камнях, успевших отдать дневное тепло и помаленьку наливающихся ночным холодом, и спросил:

— Разве неизвестность не страшна?

— Неизвестность — это неопределенность, — ответил Соболев, не задумываясь. — А какое может быть отношение к неопределенности? Неопределенное.

— Да ты, брат, философ похлеще покойного лейтенанта Максима Рыбакова, — усмехнулся Андреев.

— Нет, товарищ майор, я не философ, я — практик. Воображения маловато, поэтому приходится принимать мир таким, каков он есть. Без выдумок. У меня, товарищ майор…

— Тсс!

Андреев пригнул голову сержанта к земле, не дав ему закончить предложение. Метрах в пятидесяти слева раздался еле слышный шорох. Услышал его и Соболев, бесшумно развернувшись лицом в ту сторону и одновременно готовя автомат к бою.

— Рехнулся? — прошипел майор ему на ухо. — Никакой пальбы.

Кивнув, сержант извлек из чехла клинок, имевший собственное имя. «Друг» — так нарек его Соболев, и нож полностью оправдывал это название. Незаменимый, надежный, безотказный, годящийся на все случаи жизни.

Андреев вооружился точно таким же, только с выкидным лезвием, то есть не просто ножом разведчика — НР, а ножом разведчика специальным, НРС.

В этот момент завибрировал мобильник майора. Он сунул руку в карман, чтобы отключить его, но шестое чувство подсказало ему, что следует проверить, кто звонит. Прикрыв руками и телом телефон, он увидел на экране надпись «Захар». Заместитель прислал сообщение: «Шумните. Мы на подходе».

Сложив ладони возле губ, Андреев издал протяжный высокий звук, имитирующий вой шакала, выждал четыре секунды и повторил условный сигнал. С той стороны, где был услышан шум, донесся ответный вой, тоже прозвучавший дважды. Андреев два раза ударил камнем о камень и вновь получил соответствующий ответ.

— Наши, — сказал он Соболеву, после чего оба уставились в ту сторону, откуда должны были появиться Захаров и Прохоров.

Некоторое время глаза никого не различали в темноте, лишь уши ловили звуки, свидетельствующие о приближении людей.

— Как пьяные идут, честное слово, — прокомментировал Соболев, и возразить на это было нечего.

Андрееву и самому не нравилось, как шумно и неуклюже передвигаются его заместитель и отправленный вместе с ним сержант Прохоров. Шарканье и сопение выдавали их местонахождение издалека. Командир группы решил задать выволочку подчиненным, когда они доберутся до наблюдательного пункта, но мысли об этом вылетели из его головы, когда он увидел, в чем дело.