Александр Тамоников - Прерванный полет «Боинга-737»

— Я не гулять, это другое, — сказал Лазарев, хлопая по карманам, чтобы случайно не забыть какую-нибудь вещицу, без которой потом как без рук. — Родина-мать зовет, ту‑ту‑ту. Срочный сбор, понимаешь?

— Понимаю, что тут непонятного, спаситель человечества? Сегодня здесь — завтра там.

— Ну не на гулянку же? И ты об этом прекрасно знаешь.

— Гулянку ты дома устраиваешь, скатерть белая залита вином… Не стыдно?

— Стыдно.

— А по глазам не заметно.

Лазареву эта нотация начала надоедать. Терпеливость не входила в число достоинств, которыми наградила его природа.

— Жу‑жу‑жу, — передразнил он. — Как механическая пила, честное слово.

— А ты гуляка несчастный! — парировала сестра.

Ей было двадцать пять, а Лазареву — под тридцать, так что они давно вышли из безмятежного детского возраста. Деревья больше не казались им большими, старики — умудренными жизненным опытом, а собственная жизнь — наполненной неповторимым смыслом. И все же что-то детское в Лазаревых осталось. Это помогало им выживать в суровом и не слишком ласковом к сиротам мире.

— Ну-ка, — выставил вперед мизинец Лазарев, — цепляйся.

Сестра повторила его жест, после чего, держась за мизинцы, они хором произнесли заветное заклинание:

— Мирись-мирись и больше не дерись.

— А если будешь драться…

— То я начну кусаться, — закончила стишок сестра и расхохоталась, заливисто и звонко, будто колокольчиками взмахнули.

— Я пошел? — полуспросил, полусообщил Лазарев, глядя себе под ноги.

— Иди, — тихо проговорила сестра. — Только ты вернись, хорошо, братик?

— Я вернусь, обязательно. — Он шутливо потрепал ее за пухлую щеку, обдавшую пальцы ласковым теплом.

— Ты мне вместо отца, не забывай, — прошептала она.

— А ты мне вместо мамы, — признался он еще тише.

На мгновение оба взгрустнули, вспоминая рано ушедших из жизни родителей. Потом неловко обнялись и качнулись в разные стороны. Не сказав больше ни слова, Лазарев подхватил вещи и покинул квартиру.

Стаса Козлова мать кормила домашними пирожками.

— Фантастика! — пробормотал старший лейтенант, слегка заикаясь и натужно глотая очередной кусок. — Так бы ел и ел, не вставая из-за стола.

— Еще бы! Вон ведь как отощал, — вздохнула мать. — Лидка, что ли, не готовит?

— Лида готовит. Но у меня не всегда получается поесть вовремя.

— То-то и оно. Питаешься плохо, мотаешься туда-сюда по свету как неприкаянный. Разве так можно?

— Нельзя, мама, — согласился Козлов. — Но иначе не получается. Так уж я устроен.

— Вот и отец твой был такой же. Все служба-служба. Дослужился. И чем его родина наградила за это? Памятником со звездой?

— Не говори так. Папе бы это не понравилось.

— Да знаю, знаю. — Махнув рукой, мать уткнулась носом в платок и несколько раз шмыгнула носом.

Сказать ей что-нибудь ободряющее? Приласкать? Так ведь расплачется, а времени утешать ее нет…

Поблагодарив за угощение, Козлов выбрался из-за стола и направился в прихожую, чувствуя себя тяжелым и неповоротливым, как слон в посудной лавке. Он заскочил к матери по пути на аэродром и нарвался на эти распроклятые пирожки, последний из которых до сих пор стоял поперек горла. Оказывается, она сама собиралась сегодня наведаться к нему в гости. С пирожками. Хорошо, что Козлов ее опередил. Стояла бы, бедная, у запертой двери и гадала: куда это ее сынок запропастился?

Он обернулся, поцеловал следующую за ним мать в щеку:

— Все, мамуля. Мне пора. До самолета два часа, а нужно еще на регистрацию успеть.

— Значит, отдыхать, сынок?

— Отдыхать, мама. Море, песок, пальмы. Классика жанра.

— Зря ты все-таки своих не взял, — сказала она, окончательно поверив в легенду, сочиненную Козловым на ходу.

— У них дела, — туманно ответил Стас. — В следующий раз отдохнем все вместе. Мне теперь часто будут отпуск давать.

— Я так за тебя рада, — улыбнулась мать.

— Я тоже рад.

Козлов улыбнулся и почувствовал себя законченным подонком. То, что придумал этот мифический отпуск, правильно, спору нет. Но теперь получалось, что он летит к морю, а мать бросает в жаркой летней Москве одну. Сын называется!

— В следующий раз обязательно тебя приглашу, — пообещал он, не веря ни единому своему слову.

— Да что ты, что ты! — отмахнулась она сухонькой ладошкой. — Тебе о семье заботиться надо. Зачем я вам там, дура старая!

— И вовсе ты не старая, — возразил Стас, привлекая ее к себе, — и вовсе не дура. Самая умная, самая лучшая, самая добрая…