Михаил Белозёров: Контрольная диверсия

Не успел он поднести трубку к уху, как она заорала, словно базарная торговка:

— Я там, где мы договорились встретиться!

Он представит её разъяренное лицо, пробормотал что-то невразумительное типа: «Сейчас» и чтобы успокоиться, отправился чистить зубы: всегда неприятно, когда на тебя орут малознакомые женщины, и знакомые — тоже. Пророк рассосредоточил группу и к радости Цветаева отправил его в магазинчик Татьяны Воронцовой, тем более, что об этой явке не знал никто, кроме их двоих, хотел и сам поехать допить арманьяк, да Рыжий что-то ему нашептал, и они куда-то срочно смотались. Связь договорились держать по условленному звонку: три пустых, на четвёртый звонок надо ответить: «Вы ошиблись» и перезвонить. Естественно, спросонья он забыл об этой договорённости.

Цветаев умылся, задумчиво пожевал «пармезана» и нехотя отправился на кривое свидание, благо, что накануне догадался перегнать свой «бмв» на Ярославский вал, а то пришлось бы бить ноги до улицы Артёма.

Ирину Самохвалову он увидел издали бегающую туда-сюда по дорожке и в ярости пинающую скамейки. Голуби и воробьи, сидящие в кустах с изумлением обсуждали дикую тетку. Во все стороны от неё сыпались икры. Такую жену врагу не пожелаешь. Цветаев сразу смалодушничал, даже развернулся, чтобы незаметно исчезнуть, да не успел.

— Стой! — она неслась на всех парах с искаженным яростью лицом и без обиняков залепила ему пощёчину, но он уклонился чисто рефлекторно, как поступил бы с любым, кто бы ни замахнулся на него, и испытал привычное чувство превосходства, хотя, по большому счёту, надо было дать ей выплеснуть накипевшее, то есть по-толстовски подставить щеку, однако получилось, как получилось; она попыталась ударить ещё раз, но безуспешно: он перехватил её руку и сказал:

— Всё! Хватит! — Едва не добавил: «Я тебе не Кубинский!», но хамить прежде времени не стал.

Она осеклась, а потом с гневом потребовала:

— Где он?!

Если её лицо о чём-то и говорило, то не только о потрёпанных нервах, но и о желании взять реванш за долгое неведение, а это уже было опасно, как бывает опасна импульсивная женщина, измученная ожиданием.

— Кто? Ты скажи, кто? Я тебе отвечу, — и посмотрел ей в глаза, но не добавил: «Что ж ты, запуталась, а я виноват?»

Впрочем, упрекать женщин было не в его правилах, женщины — существа хрупкие, у них у всех, без исключения, ангельский характер.

— Ты сам знаешь! — укорила она, не собираясь уступать.

Однако теперь они были на равных, и она не имела над ним прежней власти, на которую, должно быть, рассчитывала.

— Не знаю, ты говоришь загадками. А Орлова я видел вчера вечером, — оттарабанил он, решив, что умыл руки и что можно разбежаться.

Не расскажешь же, что они сбивая след, поменяли три машины, и остановились только в Феофании, откуда разъехались кто куда.

Самохвалова вдруг заплакала скупо, по-мужски, от бессилия перед жизненными обстоятельствами. Уселась на скамейку, сжав колени под юбкой цвета морской волны, достала платок и начала промокать им сухие глаза и кусать, кусать, кусать его. И ни звука, ни слезинки. Вот это женщина, удивился Цветаев, не хотел бы я быть её врагом.

Опять тот же сквер и та же скамейка, только Самохвалова, как все не накрашенные блондинки, выглядела блеклой молью. По утрам они никакие, отметил Цветаев, никуда не годятся, им нужно полтора килограмма краски, чтобы привести себя в порядок, не то что брюнеткам, которые всегда в форме, и подумал о своей Наташке, глаза которой призывали его к прошлому, которое с каждым днём удалялось всё дальше и дальше, и от этого на душе становилось тяжелее и тяжелее, и он понимал, что проигрывает в ожидании и что надо предпринимать что-то кардинальное.

— При чём здесь Орлов? — спросила она немного брезгливо.

И Цветаев сообразил, что шансы у Герки вернуть Самохвалову даже не нулевые, а в отрицательной степени. Это и коню понятно: с такой внешностью женщину не привадишь, хотя они и бывшая жена.

— Я не знаю, тебе виднее, — сказал он равнодушным тоном, чтобы она только от него отстала.

Какое мне дело до её мужиков и её треволнений? — подумал он, испытывая холодное чувство превосходства и радуясь тому, что не зависит от красивой женщины.

— Ты ничего не понимаешь! — вскипела она ещё раз, с не меньшей ярость, чем прежде.

И у него возник соблазн воспользоваться её слабостью и узнать всё, всё, всё, о чём только догадывался, о том, о чём даже она сама не знала, но могла узнать, заглянув в себя, однако благородно промолчал, давая понять, что его не интересует её тайны.