— Суббота.
— Чётная или нечётная?
— Чётная, — уверенно ответил Жаглин, в надежде, что Пророк посвятит его в свои тайны. Он усердия он даже вытянул шею и замер.
— Так, — поднялся Пророк, не обращая внимания на него и глядя поверх голов, — я пошёл, — сказал он, забирая рваный червонец.
У него действительно был большой лоб не только в физическом плане, но и в плане пророка. Пророк предсказывал будущее, и с его слов оно казалось лучезарным. Трудно было в это не поверить, ещё чуть-чуть усилий, ещё чуть-чуть, и ещё, и ещё, и мы победим — так говорил он.
— Куда, ляха бляха?! — удивился Жаглин.
Последнее время Пророк не брал его с собой. Жаглин мучился догадками. Это была мужская ревность к обстоятельствам, о которых Жаглин даже не подозревал.
— На свидание, — буркнул Пророк.
Естественно, что ему никто не поверил: Жаглин, потому что ничего не понимал, Цветаев, потому что понимал слишком многое. Теперь будем охотиться исключительно на наёмников, догадался он, вот в чём суть. И короткое чувство гордости наполнило его как первооткрывателя, хотя он на них уже охотился, но об этом никто не знал, а он, как и Пророк, не был болтливым.
— Вот так всегда… — буркнул Жаглин, провожая взглядом Пророка, — доброго слова не дождёшься.
— А я на боковую, — сказал, поднимаясь, Цветаев.
Ему-то что: он-то знал правду. Но Жаглину об этом говорить было нельзя. «Что знаю двое, — предупредил Пророк, — то знает и свинья».
— Ляха бляха! Какой спать?! Какой спать?! — ещё больше занервничал Жаглин. — У меня заначка есть! — Он демонстративно полез под стол. — Погоди… ну, погоди! — упрашивал он. От натуги лицо у него пошло красными пятнами.
— Нет, я пас, — Цветаев показал ему средний палец и едва догрёб до дивана.
У него от усталости и сытого желудка даже ноги не гнулись. Он ещё несколько мгновений слышал, как Жаглин внушал в свойственной ему манере:
— А слабо пойти и взять настоящего пиндоса?! — Жаглин ржал в отдалении, как конь. — Слабо?!
— Настоящего?.. — равнодушно спросил Жаглин, погружаясь в сон, как в трясину.
Настоящий пиндос это хорошо, миролюбиво решил он, но зачем?
— Да он к Зинке Тарасовой ходит каждый день! Возьмём?! Тошке нос утрём! — Жаглин издал глупый смешок.
Но Цветаев лишь махнул рукой: «Утрём!» и провалился в сон. Сна он не видел и с любимой Наташкой не встретился, а проснулся с таким ощущением, словно не спал. Жаглин тряс его за плечо.
— Чего? — спросил он, отмахиваясь, как от комара.
— Уже пять вечера, а Тошки нет, — пожаловался Жаглин и для жалости шмыгнул носом.
— Ну и что? — Цветаев повернулся на другой бок, намереваясь выспаться за все бессонный ночи.
— Пойдём языка брать! — Жаглин снова, как собака, цапнул его за плечо.
— На фиг язык! — брыкнулся Цветаев и совершенно ненарочно попал Жаглину по мужскому достоинству.
Жаглин был бы не Жаглиным, если бы не умел терпеть боль. Он только пробормотал:
— Падла, — и уселся на холодную батарею отопления. — Фу-у-у… — глядел он осоловело, какая же ты падла, Жека! — Чего лягаешься?! Ляха бляха!
Если дружить не умеет, пусть боится. Цветаев сел на диване, потёр лицо и проснулся окончательно. За окном было ещё светло, только свет был не белый, а жёлтый, вечерний. Где-то далеко-далеко одиночными стреляли из автомата. Он давно стал специалистом и мог на слух определить тип оружия, М-16, разумеется. «Калаш» стреляет не так. Звук у него резкий и окончательный, словно кто-то гвоздь заколотил с одного раза, и всё, а М-16 била с шершавым придыханием, как астматик, и гвоздь, естественно, с одного раза заколотить не мог. Последнее время чаще всего такая стрельба означала одно: бандерлоги выследили очередную жертву, например, «беркутовца» и выкуривают его из квартиры. Можно было пойти и вступиться за него, но Пророк крепко-накрепко запретил любое самовольство: «Мы здесь не для того сидим, чтобы страдать хернёй!» Цветаев с ним не был согласен, но поделать ничего не мог. Дисциплина и конспирация, мать их за ногу, превыше всего.
Поэтому идея прищучить мифического американца и таким образом действительно утереть нос Пророку, Цветаеву чисто теоретически понравилась. Не понравилось только то, что делать это надо днём, прилюдно, всё-таки он привык к ночи, а днём он себя чувствовал словно голым в толпе. К тому же к Жаглину не было особого доверия, в разведку он с ним не пошёл бы, потому что Жаглин был всё же распиздяй, вахлак, Шура Балаганов, и всё такое прочее. Такие люди за свои слова отвечают лишь наполовину, вторую часть в виде ответственности перекладывая на кого угодно, но только не на самого себя.
Читать дальше