Николай Томан - Разведчики

— Вы имели время подумать об этой директиве Гаевому, — сказал майор Булавин, возвращая Варгину страничку с текстом. — Какие соображения у вас возникли?

Задумавшись, капитан короткими затяжками посасывал папиросу.

— Я полагаю, — медленно произнес он, — что шпион, получающий информацию от Гаевого и скрывающийся под номером тринадцать, пожалуй, догадывается, что со дня на день должны пооизойти важные события на фронте. Он, видимо, хочет быть наготове, чтобы в случае ареста Гаевого немедленно направить к нам нового агента.

— Это, во-первых, — заметил Булавин, одобрительно кивнув капитану.

— Да, это во-первых, — повторил Варгин, — а во-вторых, нам нужно тщательнее просматривать письма тети Маши, так как Гаевой все секретные донесения будет шифровать теперь новым, неизвестным нам способом.

Майору Булавину нечего было прибавить к соображениям капитана Варгина, и он ограничился лишь тем, что спросил:

— А как же вы вышли из положения с отправкой директивы тринадцатого Гаевому? Марка-то осталась у нас.

— Ну да, эта осталась, — ответил Варгин, — а другую, точно такую же, мы изготовили по их же методу и наклеили на письмо Глафиры Марковны.

— Решение правильное, — одобрил действия капитана Булавин, но, прежде чем отпустить его, задал еще один вопрос: — Ну, а что поделывает Гаевой? Как ведет себя этот мерзавец?

— Все так же, — ответил капитан. — Попрежнему ничем, кроме нарядов на ремонт паровозов да номерами локомотивов, не интересуется.

— И попрежнему не ходит никуда?

— Попрежнему, товарищ майор. Из конторы Гаевой направляется прямо домой. Даже в столовую не заглядывает. Берет с собой из дому бутерброды. У меня такое впечатление, что Гаевой не столько осторожен, сколько труслив и всячески старается избежать малейшего риска.

— Может быть, все это и так, — согласился Булавин, — однако нам следует ориентироваться не на трусость его, а на осторожность и хитрость.

Помолчав, он добавил:

— Распорядитесь, чтобы фотокопию письма Глафиры Добряковой, марку и ключ к ее шифру отправили полковнику Муратову.

Отпустив капитана, Булавин просмотрел накопившиеся за время его отсутствия документы и долго в задумчивости ходил по кабинету, часто останавливаясь у окна и всматриваясь сквозь поредевший теперь туман в очертания железнодорожных путей и станционных строений.

Аркадий Гаевой всегда прдаодил со службы точно в одно и то же время. Пришел он и в этот вечер не позже обычного.

— Добрый вечер, уважаемая Мария Марковна, — приветливо поздоровался он с Добряковой, открывшей ему дверь.

Гаевой вообще был предельно вежлив, и речь его пестрила такими выражениями, как: «покорнейше благодарю», «не откажите в любезности», «простите великодушно», и так далее. Мария Марковна, тихая, простодушная женщина, больше всего ценившая в людях «хорошее обхождение», как она выражалась, была очень довольна своим постояльцем.

В этот вечер, как и обычно, Аркадий Илларионович степенно прошел в свою комнату, переоделся в байковую пижаму и направился на кухню мыть руки.

— Будете кушать, Аркадий Илларионович? — послышался из столовой ласковый голос Марии Марковны, когда Гаевой, умывшись, вернулся в свою комнату.

— Благодарствую, Мария Марковна, — отозвался Гаевой. — С превеликим удовольствием покушаю.

Обычно он садился за стол и ел с большим аппетитом, то и дело похваливая кулинарные способности Марии Марковны.

Скромный обед приближался к концу, когда Аркадий Илларионович стал рассказывать Марии Марковне об удивительных музыкальных способностях своей погибшей дочки Леночки.

— Точь-в-точь, как наша Наточка! — воскликнула Мария Марковна. — Вот, стало быть, отчего вы так любите ей письма писать.

— Да ведь и как не писать, когда хворает девочка, — смущенно ответил Аркадий Илларионович. — К тому же ваша правда, Мария Марковна, очень она мне Леночку мою напоминает. Не пора ли и впрямь черкнуть Наточке пару слов?

— Вроде недавно совсем писали, — ответила Мария Марковна, — даже ответа еще не получили. А с поздравлением ко дню рождения: еще успеется.

— Ничего не успеется, дорогая Мария Марковна! — горячо возразил Аркадий Илларионович. — Пока дойдет, в самый раз будет.

Старушка благодарными глазами взглянула на Гаевого:

— Удивительно, до чего вы добрый, Аркадий Илларионович! Будто о родных детях заботитесь…

— Мне же самому приятно это, Мария Марковна, — ответил Гаевой. — Пишу вашей Наточке, а мне все кажется, что я с Леночкой переписываюсь. Судя по вашим рассказам, уж очень много общего у них. Особенно музыкальные способности Наточки меня трогают. Нужно будет и подарочек соответственный ей сообразить или хотя бы открыточку с портретом композитора послать. Да разве найдешь теперь такую! У меня, впрочем, есть открыточка с изображением лиры — символа, так сказать, музыкального искусства. Если не возражаете, можно будет ее послать.