Михаил Нестеров - Ключевая фигура

Вот ухнул неподалеку русский гранатомет, тут же рядом с сараем с заложниками вздыбилась земля, полетели в небо обломки.

Горло вздулось от напряжения, готовое выкрикнуть что есть силы: «Не стреляйте! Здесь заложники!»

Заложники…

Зародившаяся в мозгу Саида мысль подтолкнула его к решительным действиям. Он свалил на грязный пол солдата, на мгновение задержался взглядом на его связанных за спиной руках и изо всех сил ударил его прикладом в шею. Еще раз по извивающемуся телу, еще, пока заложник не перестал дергаться. Саид убивал, спасая имя своего отца.

Второй солдат умер быстро, удар пришелся точно в позвонок, на этот раз приклад не скользнул по коже, сдирая ее с шеи.

А за стеной сарая уже отчетливо слышны хриплые выкрики русских десантников.

«Успею», — подумал Саид, убивая последнего заложника.

Выглянув в окно, секунду-другую он постоял неподвижно, затем окровавленным прикладом разбил стекло и выбросил автомат. Быстро разделся, оставаясь в спортивных брюках и майке. Этого мало. Тут Саид сделал невозможную во всех смыслах вещь: кровью убитого им солдата вымазал руки, лицо… И снова мало, на теле нет ни одной ссадины. Пригодилось разбитое стекло.

Саид торопился, но сразу не смог нанести себе рану — оказывается, это очень трудно. Надавливая на осколок стекла, провел им по плечу. Почувствовав острую, нестерпимую боль, закричал. И — уже с остервенением, проклиная всех — живых спецназовцев, мертвых солдат, полуживого Амирова, которого, видимо, решили взять живым, — нанес себе еще несколько порезов. Кровь убитого им заложника смешалась с его кровью, он побратался с мертвецом.

Наверное, прогневил всевышнего, ибо тот не дал ему лишней минуты. Когда Саид связал свои руки и достаточно ловко продел между ними ноги — так, чтобы руки оказались за спиной, — в окно влетел кумулятивный снаряд, выпущенный российским десантником: кто-то из спецназовцев заметил выбитое окно — как для ведения огня, — и сразу же в сторону сарая грохнули из гранатомета. И все, кто находился в нем — и жертвы, и палач, — мгновенно стали единым целым — погибшими заложниками.

Амиров, полуживой, со смертельной тоской в глазах смотрел из оконца на ставшие красноватыми листья винограда, опутавшего беседку. А в ней сидел сгорбленный старик.

Вот уже месяц Султан, променяв «камерное» благочестие на близкое к ожесточению разнообразие сырого погреба, с ненавистью любовался неповторимыми красотами Дагестана. Месяц мысленно топтал траву, пинал цветы, проклинал все то, за что боролся.

С натягом понимал, что затишье это временное. Не хотел верить, хотя ему четко указали на срок его заключения.

«Сколько можно?!» — задыхался от страха и боли узник и кричал в окно, привставая на цыпочки:

— Убей меня!! Скажи об этом моим детям, жене! Друзьям!

Кто-то думал, что Султан мертв, кто-то еще надеялся увидеть его живым.

Как же хорошо было в камере Лефортова! Там все находилось на своих местах, даже состояние узника — хотя и незавидное, оставалось стабильным. Что может быть незыблемей старых кирпичных стен?

Те, кто считал Султана живым, оголили себе нервы, — таких наберется, наверное, не один десяток тысяч. Мирных жителей. Во всяком случае, москвичей. Или торговцев на рынке Пятигорска. Сравнение не вызывающее, не оскорбительное. Здесь ПРАВДА, а она одинакова страшна и на пышных улицах Первопрестольной, и на загаженных торговых площадях того же Пятигорска.

С пятью миллионами в кармане Костя влачил жалкое существование. Он боялся обменять на рубли даже одну сотенную купюру. Не все, но часть денег переписана. Какая? Он брал в руки пачки так, словно надеялся увидеть на них следы черного порошка от ксерокса, иные следы, о которых не имел ни малейшего представления и которых не было в помине. На рынках Москвы и области полно скупщиков валюты, но где гарантия, что они не под контролем? Все?! Дикая мысль, оттого, наверное, и пугала.

Время. Нужно выждать. Его знают по имени, поджидают у родственников и знакомых. Только почему-то не показывают по ТВ его фото, не дают в эфир описания. Неужели Марковцев, чудом выживший после четырех выстрелов в упор, не назвал имени своего сообщника?

Странно. Глупо. Костя, в надежде облегчить свою участь, выдал бы на следствии всех своих подельников.

Времени подумать у Кости было достаточно, он пробовал набросать, как говорят специалисты, психологический портрет Марковцева. Он потому напрягал свои мозги, что не видел логики в поведении Сергея за решеткой. Тот стал словно другим человеком, поскольку до той роковой для него минуты внезапного нападения все его действия базировались на четкой организованности.