Евгений СУХОВ - Оборотень

— Вот что я тебе скажу, Николаич, — обратился Беспалый к Леватому, когда они возвращались вместе в командирский барак, — зону на локалки мы делить не будем, пусть воры живут все на одной территории: я предвижу очень интересное развитие событий.

— Да они же просто перережут друг друга, — удивленно заметил Леватый. — Среди них же есть и ссученные воры.

— А мне плевать! — отрезал Беспалый. — Мой приказ: раздоры между ворами не тушить. Пускай хоть до кровищи выясняют между собой отношения.

— Хорошо, товарищ полковник, будет, как вы сказали, — буркнул Леватый в ответ.

Такие встречи случаются только в аду. На небольшой участке земли, огороженном со всех сторон в четыре ряда колючей проволокой, лицом к лицу сошлось несколько сотен самых авторитетных, самых независимых воров в законе.

Еще недавно все они составляли лагерную элиту — каждый имел право решать, что и как должно быть на зоне, кого карать, кого прощать; каждый самолично делил любую прибывающую с воли посылку; каждый имел собственную охрану и собственных пидоров; а еще каждый из них привык иметь свою кодлу, которая взирала на него с тем же благоговением с каким верующие смотрят на своего пророка. Сейчас вся беда состояла в том, что количество паханов на одной территории перевалило критический рубеж: даже двум десяткам воров в законе здесь было бы тесновато а что уж говорить о нескольких сотнях коронованных воров, привыкших повелевать простыми урками.

Задуманное Беспалым постепенно начинало при обретать реальные очертания. Напряжение на зоне росло с каждым днем, с каждым часом. Уже на четвертый день после прибытия на зону первой партии начались потасовки.

Вечерняя поверка была закончена. Зеки разбежались по своим баракам, чтобы готовиться ко сну.

Человек тридцать собралось у входа в один из бараков, чтобы выкурить папироску и перекинуться словечком.

— Давненько я не резал сук! — раздался в вечерней тишине голос рыжеволосого молодого вора лет двадцати восьми по кличке Варвар.

Варвар во время поверки подсчитал, что его кодла в лагере наиболее многочисленна, а это хорошая заявка на лидерство. Вместе со своей свитой он прибыл в лагерь одним из первых и уже считал себя здесь старожилом. Он успел подмять под себя сотни полторы урок: кого ласковым словом, кого авторитетом, непокорных — страхом, пригрозив порезать во время сна наиболее ретивых.

Тем вечером Варвар покумекал и решил, что пора уже расширять свою власть над зеками, тем более что вновь прибывшие показались ему вполне подходящими мальчиками для битья, которых оставалось лишь развести по темным углам и погрозить им пером.

Варвар был из потомственных каторжан. Отец его слыл знаменитым на всю Москву громилой, а мать была известной шлюхой. Он чрезвычайно гордился своей воровской родословной и любил рассказывать о том, что впервые отведал женщину в неполных тринадцать лет. Основным его ремеслом был грабеж; кражами он пренебрегал, к карманникам относился снисходительно. Он никогда не шел на компромиссы, считая их непростительной слабостью, а самым удачным аргументом в диалоге считал девять граммов свинца.

Варвар был ярко выраженным лидером и не желал ни с кем делиться властью.

— Уж не нас ли ты за сук принимаешь, конопатый? — ехидно произнес мужичонка лет пятидесяти в новеньком сером бушлате. Это был знаменитый вор с погонялом Хрыч, известный всей Сибири тем, что в начале тридцатых годов сумел выиграть войну у жиганов на Алтае, устроив четырем десяткам непокорных поистине «варфоломеевскую ночь». За эту акцию жиганы приговорили его к смерти, после чего он окружил себя «торпедами», которые готовы были пожертвовать собой ради своего лидера.

— А ты что, падла, себя к сукам не относишь?! — гаркнул в ответ Варвар, не догадываясь еще, с кем имеет дело.

— Ефрем, убей этого ржавого, он мне не нравится! — обыденным тоном произнес Хрыч, как будто предложил попить чифирчику.

Ефрем был смертником. В прошлом месяце за три коночка он умудрился проиграть Хрычу свою жизнь, и с тех пор старый вор в законе распоряжался им так, словно Ефрем являлся его собственностью. О непослушании не могло быть и речи — оно каралось ворами сурово.

Понизив голос, Хрыч добавил:

— Если порешишь этого говорливого фраера, считай, что твой долг погашен. Лети, птаха!

— Будет сделано, — проговорил Ефрем. — Считай, что его душа уже отправилась в ад.

— Ну! Ну! Иди сюда, выродок! — воскликнул Варвар почти радостно, как бы предчувствуя свою победу и самоутверждение. — Я вижу, что тебе жить надоело.