Евгений СУХОВ - Оборотень

Зеки стали ждать очередного штурма. И он не задержался. Крепко сжимая автоматы, солдаты преодолели баррикады, и началась бойня — звучали выстрелы, раздавалась отчаянная брань, слышался хруст ломаемых челюстей. А когда все затихло, в свете прожекторов можно было увидеть восемь изуродованных трупов в арестантских робах.

Администрация колонии в течение месяца выявляла подстрекателей, а когда имена зачинщиков были установлены, их всех поместили в ШИЗО, приставив к дверям усиленный караул. В штрафном изоляторе вместе с ворами находились и «козлы», и вся зона была озабочена тем, чтобы хоть как-то смягчить участь сидельцев. Дорога в это время была перекрыта, и весь грев оседал в карманах и сумках начальника караула.

Два десятка наказанных зеков взывали к Беспалому, требовали встречи с депутатами Верховного Совета, а когда стало ясно, что помощи не будет, они по тюремной почте простились со всем миром. На следующий день блатари и «козлы» в знак протеста против произвола администрации перерезали себе вены, и когда охранники отомкнули двери ШИЗО, то увидели там двадцать мертвецов, лежащих на шконках.

Зеки оставили после себя и предсмертную записку. Они винились перед всем христианским миром в том, что уходят не по-божески, просили братву не поминать их дурным словом, а также снизошли до взаимного прощения — блатные отпускали «козлам» грехи, связанные с тем, что те нацепили красные повязки и служили администрации колонии, а «козлы» не держали больше зла на блатных за их требовательность и непримиримость. Так и лежали рядышком вчерашние враги.

После того случая Беспалый перетасовал колонию, отправив наиболее дерзких зеков в крытку, а козлиный барак пополнился молодняком.

Беспаловская зона была сучьей по всем показателям. И Мякиш своими действиями не укреплял закон, а, наоборот, расшатывал его. Делал он это всюду, где бы только ни появлялся: он вершил суд по-своему, совсем не учитывая воровских понятий. Вместо того чтобы погасить конфликт в зародыше, он, наоборот, удовлетворяя собственное любопытство, частенько раззадоривал спорящих. Не в меру вольготно при нем чувствовали себя активисты, а в отдельных случаях пытались даже наступить на хвост ворам. Вместо того чтобы облегчить лагерный режим, он ужесточал его, а значит, «лил воду на мельницу» оперов.

Плохо при нем было не только обиженным и «мужикам», даже блатные начинали поскуливать, оглядываясь на сучьи замашки вора в законе Мякиша.

Бирюк предложил провести перевыборы смотрящего не случайно: он был уверен, что блатные выберут его и без поддержки большого сходняка. Он хотел преподать Мякишу хороший урок, но не в сучьих традициях, которыми отличалась зона, а по воровским понятиям.

Мякиш был недоволен. Братва совсем распоясалась, и на двери его каптерки, где он обычно любил распивать чаи, какая-то злодейская рука вывела белой краской: «Мишка — сука». Мерзкая надпись, ничего не скажешь!

Смотрящий поднял всех блатных на ноги, повелел разыскать наглеца, но все их старания ни к чему не привели.

Дальше — больше. Едва была закрашена позорная надпись, как тотчас появилась новая: «Суке пришла половина». Что указывало на досрочное освобождение. Ни для кого не было секретом, что Мишка Мягков добивался досрочного освобождения, а в его положении это было весьма постыдно. Это суке пристало считать денечки до «красного» дня календаря, а вор отсиживает от звонка до звонка и никогда не унижается до снисхождения. В этот раз сыскари Мякиша оказались попроворнее — уже через час они выяснили, кто был этот писатель. Им оказался пацан, который находился под покровительством Бирюка, и запомоить его было равносильно тому, как если бы бросить вызов самому Бирюку, а отважиться на такую дерзость Мякиш не смел. Однако он наказал своим шестеркам замочить всякого, кто станет неуважительно высказываться в адрес смотрящего.

Не надо было быть провидцем, чтобы понять, что власть Мякиша в лагере тает так же стремительно, как снеговик на весеннем апрельском солнышке.

Даже «мужики», еще совсем недавно тихие, стали выражать открытое неудовольствие излишними привилегиями блатных.

Мишка явился к Тимофею Беспалому, не скрывая своего раздражения. У него были причины обвинять хозяина в непоследовательности: полковник обещал изолировать Бирюка в одном из старых бараков, но вместо этого Бирюк расхаживал по зоне, словно по собственной квартире.

Беспалый с самым серьезным видом выслушал претензии Мякиша. Несмотря на некоторое охлаждение к своему подопечному, он считал его важным винтиком в созданной им лагерной машине. А за агента такого уровня, каким был Мишка, можно было сдать с десяток рядовых стукачей. Конечно, в последнее время Мягков стал вести себя несколько странно, считая себя на зоне едва ли не козырным тузом. Но за те услуги, которые он оказал Беспалому, можно было простить его нелепые поступки.