Евгений Сухов - Заповедь Варяга

Зина непроизвольно прыснула:

— Я согласна на любой из них.

— Ну, вот и ладненько. А теперь, сладенькая моя киса, мне нужно идти. Будь умницей и хорошей девочкой, никому не открывай. Как ты уже верно заметила — я гангстер, а работа у нас, поверь, не самая безопасная в мире.

Можно и без башки остаться! А девичьи головки откручиваются особенно быстро, поверь моим печальным наблюдениям, — бросил он долгий взгляд на Зинаиду и, улыбнувшись каким-то своим греховным мыслям, прикрыл за собой дверь.

Опоздание Ангела у телохранителей вызвало заметное оживление и понимающие улыбки.

— Звонил Аркаша Тархан и сказал, что для тебя кое-что имеется.

Сюрприз, мол… — произнес Андрей, когда Ангел по-хозяйски раскинулся на кожаном сиденье.

Телохранитель слегка нахмурился, заметив по довольному лицу законника, что тот продолжает витать в приятных грезах.

— Он не сказал, что за сюрприз? — спросил Ангел.

— Только то, что этот подарок от Анзора Кивилиди, — откликнулся Андрей.

— Ясно, — слегка кивнул законный. — Поехали!

Со сладостной мукой в сердце Ангел размышлял о том, что в уютном гнездышке у Невского проспекта с такой женщиной, как Зинаида, он готов прожить многие годы. Представитель сходняка продолжал пребывать в блаженных грезах, а лукавая улыбка, что так некстати прилепилась к его лицу, с головой выдавала его грешные мысли.

Стрелку Аркаша Тарханов забил на берегу Финского залива, рядом с заброшенной пристанью. Еще недавно здесь курсировали прогулочные катера, но сейчас было пустынно и жутковато.

Ангел раздраженно посмотрел на часы, Тархана не было. Это только короля можно дожидаться длительное время, да и то даже великим принято извиняться, если они оскорбляют министров пятнадцатиминутным опозданием.

— Тархан себе много позволяет, — не выдержав ожидания, в сердцах высказался Ангел.

— Вон он едет, — кивнул в сторону дороги Серебров.

Законный уже и сам заметил, как черный «Мерседес» питерского смотрящего на приличной скорости двигался в сторону пристани. Тархан выскочил и, обезоружив добродушной улыбкой Ангела, произнес:

— Извини, Володя, кое-какие дела задержали!

— А я, по-твоему, груши околачиваю, — процедил Ангел, но потом махнул рукой:

— Ладно, чего там у тебя?

— Давай проедем с полкилометра, там у меня катер стоит, — махнул рукой Тархан.

— Поехали, — неохотно согласился Ангел и залез в джип.

Ехали не больше пяти минут. Обогнув мысок, «Мерседес» подъехал к небольшому суденышку, на котором, опершись о перила, стоял крупный мужчина в тельнике и пристально смотрел на воды залива.

— Вот мы и приехали, — объявил Тархан, вылезая из машины. — Да, кстати, вот возьми, — протянул Тархан Ангелу курительную трубку, — Анзор передал. Что же ты по злачным заведениям свои вещички оставляешь?

Ангел взял трубку.

— В вашем городе не только трубку, голову можно оставить, — серьезно заметил он.

— Это ты верно заметил, — хмуро согласился Тархан и, повернувшись в сторону катера, прокричал:

— Зови капитана, пускай хозяина встречает! Если не хочет, чтобы я его уволил без содержания!

Дядька сбросил с лица сократовскую задумчивость и мгновенно сбежал в трюм, а через секунд сорок из рубки показался заспанный мужчина средних лет с огромной бородой.

— Ну, чего сердишься, хозяин, — протрубил капитан. — И часок нельзя подремать? — Голос у него, как и следовало ожидать, оказался сочным и звонким, словно корабельный гудок.

— Знаю, Федорыч, как ты дремал! — весело отозвался с берега Тархан. — Приволок в каюту к себе бабу да трахал ее со всем усердием!

— У меня жена есть, — смущенно отозвался капитан.

— Может, ты хочешь сказать, что по заграничным борделям кто-то другой шастал? Да твой член все портовые проститутки с закрытыми глазами узнают.

Неожиданно Федорыч расплылся в довольной улыбке:

— Чего греха таить, было дело! Только все это в прошлом. Надо же было куда-то энергию свою сбрасывать. Ведь молодой же был, кровушка-то кипела.

— Прятался в его голосе какой-то металлический ершик, который чувствовался даже во время самого доброжелательного разговора.

— А жена чего?

— А она меня, красотулечка, двадцать пять лет на берегу ждала, — затужил вдруг капитан. — Так что пока я плавал да дурь юношескую из башки штормами выколачивал, она высохла, как вобла, — в голосе капитана чувствовалась нежность, которая никак не вязалась с его суровой внешностью.