Евгений Сухов - Заповедь Варяга

— Грач, надо уходить, — уныло проговорил долговязый. — Сообщи куда надо, и пускай Тархана отвезут в морг. Не лежать же ему здесь целую вечность.

— С каких это пор пехота меня учить стала? — прикрикнул Грач. — Нас будут долбить, а мы, по-твоему, должны помалкивать?! Поройся у Тархана в карманах, может быть, отыщется что-нибудь? Да смелее, что у тебя, рук, что ли, нет, или ты думаешь, что покойник тебе в пальцы вцепится?

Долговязый, преодолевая отвращение и суеверный страх, сунул руку в карман пиджака Аркадия, а потом долго не мог вытащить ладонь обратно.

Создавалось впечатление, как будто убиенный цепкой хваткой держал его за пальцы. Покойник неподвижным взглядом следил за усилиями долговязого, и, когда тому наконец удалось освободиться, голова Аркаши слегка качнулась, как будто он остался доволен результатом поиска.

— У него здесь блокнот.

— Дай сюда, — коротко распорядился Грач.

Он долго листал страницы, терпеливо изучал испещренные буквами и цифрами страницы. Ничего определенного: адрес приятеля, телефоны женщин, какие-то краткие записи. Несколько страниц исписаны стихами. Грач удивился, он никогда не замечал у смотрящего приступов сентиментальности, а тем более даже не мог предположить, что у Аркаши имеется склонность к романтической поэзии. На самом последнем листе блокнота было торопливо написано: «Грач. Выяснить!» Вот и выяснил. Грач закрыл блокнот и сунул его в карман брюк.

— Все, пошли! — подтолкнул Михаил Васильевич долговязого к двери.

— Больше нам здесь делать нечего.

— Ты нашел? Ты догадался? — липуче заглядывал в лицо Грачу долговязый парень.

— Не забудь протереть ручки тряпкой, — не стал отвечать на вопрос Грач. — А то я очень не люблю, когда легавые выворачивают мне руки.

— Как скажешь, — с готовностью отозвался долговязый и распахнул перед Грачом дверь.

Город долго обсуждал смерть Тархана. Оно и понятно, не каждый день убивают хозяина Питера. Даже по телевидению о произошедшем говорили гораздо больше, чем о последнем вояже главы правительства по странам Западной Европы.

На похороны Тархана съехались авторитеты со всей России, и каждый считал за честь сфотографироваться у его свежей могилы.

Но время шло — портреты Аркаши, развешанные по всему городу братвой, в своем большинстве уже были сорваны строгими операми, а та малая часть, что сумела уцелеть, обесцветилась и полиняла. Неподвижный взгляд Тархана, взирающий с портрета на проходящих, сделался еще более суровым, будто и сам почивший смотрящий готовился к предстоящим переменам.

В кабинет Ефимовича вошел Ильфан и терпеливо застыл у дверей, не решаясь беспокоить хозяина. Ом ожидал, что Ефимович сам обратит на него внимание но тот сосредоточенно разглядывал огромную картину в стиле модерн — непонятная комбинация из треугольников и кружков, — как будто хотел отыскать в ней какой-то скрытый смысл. Наконец вор повернулся и посмотрел на вошедшего:

— Это он?

— Да. — В голосе Ильфана прорезались нотки печали.

— Жаль. Мне бы хотелось, чтобы это был кто-нибудь другой. Скажи, пускай заходит. Я его жду.

Ильфан не уходил.

— Я вам нужен? — спросил он.

Вопрос этот прозвучал более чем откровенно. Ефимовичу достаточно было произнести «да», и верный слуга занял бы место где-нибудь в углу комнаты, дожидаясь своего часа. Но старый вор уверенно произнес:

— Ну что ты, Ильфан, мы же с ним давние друзья. Посидим, поговорим, вспомним былое.

Ильфан слегка наклонил голову и притворил за собой дверь. Через минуту в кабинет вошел Ангел. Ефимович поднялся навстречу. Поздоровались, сели за стол.

— Тут вот какое дело, Станислав Казимирович, недовольны тобой воры.

— Это почему же? — хмыкнул казначей.

— Слушок прошел, что общак используется не по назначению.

— Горбатого к стенке ставишь, Володя! Куда же я, по-твоему, его использую? — На лбу вора собрались глубокие складки.

— Попробую растолковать, — спокойно отреагировал Володя Ангел. — У тебя есть дочь, которая живет в Америке. На жизнь ты ей выделил почти триста тысяч баксов. Так вот, я хочу спросить тебя, откуда такие деньги? Или это твои личные сбережения? А может быть, ты их сам заработал, вытащил у какого-нибудь миллионера чековую книжку на предъявителя? Молчишь? А я тебе вот что скажу: ты начал путать свои личные деньги с общаком. А это очень скверно. Более того, это самый страшный грех. Ты не находишь?

— Откуда это известно?