Алексей Рыбин - Генералы подвалов

– Так а чего продолжать-то? Я их вычислил, короче. Все сделал...

– Так ты заранее знал о том, что Димку похитят?

– Да откуда мне знать, Настя, ты чего? Совсем у тебя крыша не на месте. Глаза-то во какие. – Он развел руками. – Тебе бы полечиться немножко... Ничего я не знал. Я твой телефон вместо музыки три дня слушал. И этих козлов. – Он снова кивнул в коридор. – Вы же все, хреновы конспираторы, болтаете о таких вещах, за которые... не знаю, что делают.

– Пистолет где? – вдруг спросил Николай Егорович у Насти.

– Пистолет... – Она задумалась. – У меня его выбили... Эта девчонка... каратистка... Не знаю. Там где-то.

– Это нехорошо, – сказал Николай Егорович. – Нехорошо.

– Так я в перчатках же была, – сказала Настя. Она вышла в прихожую и вынесла тонкие нитяные черные перчатки.

– Стильность нас спасет, – сказал Дохлый. – А что за пистолет?

– Тот самый, из которого ваша начальница подстрелила Сухого, – проговорил Николай Егорович. – И замочила того молодого урода у метро.

– Как – замочила?.. – Дохлый даже встал. – Настя?

– А ты что думал, мы тут в игрушки играем? – зло спросила Настя. – Так нет. Все серьезно.

– Да уж, – покачал головой Барракуда. – По-взрослому...

– Вот что, ребятки. – Николай Егорович хлопнул себя ладонями по коленям. – Пора мне. Старый я, набегался сегодня уже. Пора мне поспать малость. И вот что я вам скажу напоследок. Сидите тише воды ниже травы. Когда все успокоится, я дам знать. А вообще... Я не спрашиваю у вас, где ваш миллион. Он все равно, где бы ни лежал, фактически мой. Но я его забирать у вас не буду. Я предлагаю вам вместе поработать. Мне нужны свежие силы и...

– Нетрадиционные решения, – пробормотал Дохлый.

– Предложение, от которого невозможно отказаться, – так же мрачно, как прежде, прокомментировал Барракуда.

– Все правильно, – продолжил Николай Егорович. – Все верно. Теперь вы поняли, кто в этом городе сильней? Не эти. – Он махнул рукой на Сухого. – И не те, – последовал неопределенный жест в сторону окна. – Вы мне будете отстегивать столько же, сколько и им. А я буду вам время от времени работенку подкидывать. Не бойтесь, работенка будет по вашему профилю. Вы же хоть и крутые ребята, – он улыбнулся, – а все равно даже еще не фраера. Мелочь вы пока, внимания недостойная. И это хорошо. Вот на этом мы и будем работать.

– Мы? – спросила Настя.

– Мы. Вместе.

– Я работаю одна, – сказала Настя и встала. – Только одна.

– Вот это мне в тебе и нравится, – улыбнувшись, кивнул Николай Егорович. – Еще тогда, в лесу, когда вас грохнуть хотели, вы мне приглянулись...

Настя опустилась на табурет.

– Только не думайте, что я Турка замочил от любви большой к вашей конторе. У меня к нему личные счеты были. А я по счетам получаю. Ну все. Работайте спокойно. Не буду мешать. – Он замолчал, потом вдруг, словно вспомнив важную вещь, снова посмотрел на всех и сказал:

– Что деньги? Деньги – тлен. Люди – вот наше главное богатство... Ладно, пошел я. Мне еще собаку выгуливать...

– А с этим что? – спросил Дохлый, кивнув на Сухого, который, казалось, дремал.

– Да заберу, заберу, вам не поднять...

Он с неожиданной легкостью взвалил на плечи Сухого и скрылся за дверью. Словно и не было никого и ничего. Только пятна крови на линолеуме.

– Так деньги у тебя? – тихо спросила Настя у Макса.

– Ну а где же...

– Все?

– Почти. Кое-что мне пришлось потратить.

– Сколько?

– Тысяч двадцать...

– Сколько?!

– Настя, я сейчас все объясню.

Преснику все-таки определенно везло. Он заехал в офис, взял кое-что из документов, несколько дискет и компакт-дисков с информацией, позвонил в кассы аэропорта, где у него тоже были свои люди.

Никто – ни секретарша Ирочка, ни пара следаков, болтавшихся с утра по конторе – не догадывался о намерениях патрона. Сам еще не веря тому, что освобождается от всех агентских дел, майор отправился в аэропорт.

Приехав туда, он, поднимаясь по трапу самолета, чертыхнулся – все никак не могут в Расеи приличный аэропорт сделать, с коридорами, ведущими из здания вокзала прямо в салон самолета...

«Да черт с ним! – подумал он. – Недолго осталось торчать на благословенной родине».

Когда самолет сделал посадку в Шенноне, он пошел в бар, выпил три рюмки водки и две большие кружки портера. Час стоянки пролетел незаметно, и, вернувшись в салон, Пресник заснул счастливым, глубоким сном, стирающим все неприятные впечатления последних дней.

Через несколько часов он уже шел по Сорок Второй, радуясь ей и не узнавая хорошо знакомую улицу. К удивлению майора, не было на ней прежней грязноты, позакрывались дешевые бордельчики, кинотеатры; улицу вычистили от «черных» магазинчиков, торгующих оружием, порнухой и – из-под прилавка – наркотой...