Алексей Рыбин: Генералы подвалов

Клин понимал: главное – продержаться до темноты. Эти ублюдки, кем бы они ни были, как бы ловко ни стреляли, явно, городские жители. Леса не знают и ходить по нему не умеют. Так, чтобы бесшумно, чтобы он их не засек. В темноте Клин от них уйдет, это как дважды два.

Но пока светло, из дома не выйти. Избушка как на ладони, поляна перед ней вытоптана, не то что кустов, травы даже нет. Не уползешь. Стоит только нос высунуть – сразу станешь мишенью. Как в тире. А этим гадам, видимо, тир – что дом родной. Судя по их работе.

В августе, слава Богу, темнеет быстро. Были бы сейчас белые ночи, неизвестно, как все обернулось бы. А темнота – мать родная. Ночью все решится само собой.

Клин открыл кейс, посмотрел на туго уложенные пачки стодолларовых купюр. Не деньги, слезы. Сколько здесь? Кусков сто? Этого ли он хотел? Масштаб-то был вполне взрослый, сто тысяч или сколько там – мелочь, на карманные расходы... Ладно, хоть груз ушел, теперь надо как-то до Стокгольма добираться, там он деньги получит, пусть не все, но и не те крохи, что остались здесь. Но – Клин почесал за ухом стволом ТТ – нет худа без добра. Делиться со своей бандой не придется. И чист он перед Богом и людьми, чист, как стеклышко. Положили эти твари всех, один он остался, как и тогда – десять лет назад, когда только начал свою карьеру. Вполне, книжным языком выражаясь, головокружительную. Перестройка помогла, мать ее.

Сквозь открытое окно Клин увидел, как на опушке, рядом с дорогой к складам, шевельнулся куст. Рука сработала быстрее, чем сознание, и ТТ выплюнул очередную пулю в ходуном ходившие ветви. Патронов у него в достатке, говна не жалко.

Куст перестал шевелиться. Неужели не промахнулся? Да разве поймешь с такого расстояния? Хорошо бы, конечно. И что им надо, сукам этим? На контакт не идут, может, договорились бы. Отморозки какие-то. Или на Клина обиделись? Так сказали бы, чем не потрафил, решили бы проблемы. А эти молча палят в него, и никаких разговоров.

Ладно, темнеет уже, еще немножко потрепыхаемся – и в путь-дорогу. О том, как выбираться из страны, Клин сейчас не думал. Выберется. Не впервой. На это-то уж у него налички хватит. А вот палят они, конечно, зря. Место, хоть и глухое, а все же мало ли что – менты здесь совершенно не нужны. Ни Клину, ни, судя по всему, этим.

Он обвел взглядом поляну. Тишина. Кусты больше не колышутся. Вот и славно. Еще чуть-чуть, и он двинется. Черта с два они его в лесу возьмут. Главное – быстрый бросок в сторону, туда, где за колодцем начинается подлесок. Клин представил себе траекторию своего движения, но додумать не успел. В глаза бросилась звонкая, гулкая темнота. «Потолок, что ли, упал?» – успел он подумать и отключился.

Сознание возвращалось какими-то толчками, но каждый из них был более чувствителен, чем предыдущий. Наконец он понял, что его куда-то тащат, задевая связанным телом за деревья и кусты. Черт бы их подрал, этих городских, чего в лес суются?! Клин попробовал пошевелиться. Руки за спиной были схвачены в кистях толстой веревкой, – он это быстро почувствовал, – ноги опутаны почти до бедер. Зачем такие сложности? Столько накручивать могут только непрофессионалы. Однако стреляют эти непрофессионалы вполне профессионально.

Похитители стали подниматься в гору, теперь Клин задевал лицом за землю, посыпанную щебнем. Внезапно его прошиб холодный пот. Ведь это железнодорожная насыпь! Все! Если до этой секунды он в глубине души еще надеялся как-то выкарабкаться, то теперь надежды его рухнули. Он понял, что с ним сейчас сделают. Не трудно догадаться!

– Очухался, – сказал незнакомый голос над головой, когда его наконец втащили на насыпь.

– Вот и хорошо, – ответил второй. – Положим его лицом к поезду, чтобы видел свою смерть, гад.

– Вколи-ка ему, чтобы не дергался. А то еще скатится, второй раз придется тащить.

Клин почувствовал, как сквозь куртку и рубашку в предплечье вошла игла. По телу разлился огонь – от кончиков ногтей на пальцах ног до самой макушки. Опалил и тут же пропал. Тело налилось страшной тяжестью, он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, не мог даже слегка повернуть голову.

– Готов. Теперь смирненько будет лежать, – сказал голос. – Давай, что ли, прилаживать?

– Прилаживать... Эх, ты, филолог недоделанный. Давай уж.

Его снова подняли и водрузили на холодный рельс, подправили, чтобы не скатился с него, нашли центр тяжести, еще чуть пододвинули и убрали руки. Он лежал на рельсе, словно придавленный к ней стопудовым грузом. Убийцы повернули голову Клина набок, и теперь его левое ухо покоилось на отполированной миллионами колес стали.