Алексей Рыбин - Генералы подвалов

Это был не страх, а, скорее, растерянность. Куз понимал, что может одним ударом сейчас уделать этого подростка. Стоит только махнуть ему вполне мускулистой под куцым пиджачком рукой – и полетит парень блестящей своей мордой на сухой, крупный наждак асфальта. Но – за что? Он же ничего против него, Куза, еще не предпринял. Только спросил. Но интуиция подсказывала другое. Сейчас, говорила она, сейчас начнется. Ой, Кузя, шептала она откуда-то из солнечного сплетения, холодным комком поворачиваясь в животе, ой, будет сейчас что-то непотребное.

Глаза парня лучились такой уверенностью, таким недвусмысленным нахальством, что все сомнения, которыми пытался Марк Куз себя успокоить, исчезли.

– Девять, – сказал Куз, быстро глянув на свою «Ракету».

Сказал и шагнул было вперед, но паренек придержал его за рукав пиджака. Спокойно так придержал, по-хозяйски, и глаза его в ответ на быстрый, негодующий взгляд-вопрос Марка ответили вполне натуральным удивлением.

– Ты куда, отец? Постой.

Марк вздохнул. Надо было начинать. Он, как мог, оттягивал момент первого движения, первого удара, зная, что стоит начать – и пойдет дальше рутинный и пошлый процесс, необратимый и, что самое противное, неуправляемый. Подростков бить ему как-то не к лицу, хотя, работая в газете, наслышан был Куз о всяких ужасах, что творили последнее время в городе банды малолетних разбойников.

Но банды что-то не наблюдалось. Парень хоть и крепенький, но один, и явно преувеличил он для себя степень опьянения своей жертвы. Придется ему объяснить, что нехорошо грубить старшим.

Марк резко повернулся к парню лицом, крутанув одновременно рукой снизу, от плеча, широким движением пытаясь освободиться от захвата. Обычно это удавалось, но сейчас рука, описав почти полный круг, наткнулась на непреодолимую преграду. Парень не выпустил рукава Кузиного пиджачка. Словно плоскогубцами, а не пальцами, сжимал он смятую ткань, и Кузина рука на секунду безвольно застыла. Молодой гангстер как будто ждал первого движения своей жертвы. Он быстро разжал пальцы, освободив Кузину руку, и схватил его за отвороты пиджака.

– Ах, ты... – начал было Марк, готовясь всерьез врезать этому наглому хмырю, но подсознательно понимая, что инициативу он уже упустил. А это в уличной драке – последнее дело.

Куз не смог договорить. Парень резко дернул отвороты пиджака крест-накрест, и неожиданно Марк почувствовал, что воздух больше не поступает в его легкие. Ну да, машинально вспомнил он, есть такой приемчик, когда за лацканы. Но от воспоминания легче не стало. Ткань воротника, оказавшаяся неожиданно жесткой, перехлестнула его горло, сдавила сонную артерию, Кузя вдруг словно со стороны увидел, как быстро наливается кровью его лицо, разбухает, синеет. Он попробовал ударить нападавшего ногой, но тот снова опередил нерасторопного журналиста. Сапоги «казаки», которым уже много лет Марк отдавал предпочтение, уступили тупоносым модным ботинкам хулигана. Рубчатый ободок тяжелого башмака со страшной силой врезался в голень журналиста, и Марк на мгновение перестал видеть от пронзившей его острой, невыносимой боли.

Чувствуя, что левая нога онемела до самого бедра, пульсируя острой болью лишь в месте удара, задыхаясь в суконной петле воротника, Марк внезапно обрел силы. Хмель слетел, растерянность улетучилась, и прошедший, как он сам искренне считал, огонь, воду и медные трубы журналист понял, что сейчас вот начнет биться по-настоящему. Не видя ничего перед собой, но памятуя давнишние, со студенческих времен еще усвоенные уроки дружков-боксеров, он провел правой какое-то подобие хука и даже удивился, осознав по ослабевшему захвату, что получилось почти правильно. Технически грязно, но действенно. Костяшки пальцев правой руки, правда, онемели вслед за ногой, но это было даже приятно. Вернулось зрение, и он успел заметить, как голова парня резко дернулась назад, увидел его девственно чистую, незнакомую с бритвой шею под вздернутым от удара подбородком, и левой почти без размаха ударил его в грудь. Парень отлетел шага на три, но устоял на ногах.

Марк наклонился, ощупывая рукой разрывавшуюся от боли голень и услышал сзади шорох. Лицо парня, расплывшееся в страшной своей радостью улыбке, и взгляд упершийся куда-то за спину Марка, мгновенно рассказали журналисту о том, что сейчас произойдет. В улыбке парня не было ни тени обиды, злобы, только наивным, детским восторгом сияла она, словно при виде желанного подарка, вытащенного из-под елки в новогоднюю ночь, и это было страшно. Куз, не успев проанализировать причину мгновенно охватившего его страха, быстро обернулся, все еще неловко скорчившись, и успел увидеть троих, бегущих к нему из глубокой черноты арки двора.