Андрей Воронин - НАПЕРЕГОНКИ СО СМЕРТЬЮ

- Спасибо, Иван Савельевич, что все рассказали. Я пойду, ладно?

- Иди-иди… Дежурного воспитателя не бойся, все будет хорошо. А пацанам не рассказывай, откуда запах у тебя. Понял? - уже снова превратился Парфенов в строгого, но справедливого директора.

- Да, конечно… - и Сашка выскользнул в коридор…

Прошло полтора года.

Бондаровича, как лучшего ученика интерната, не только не отправили после восьмого класса в "хобзайню", как называли они между собой ПТУ, но, наоборот, позволили полностью закончить десять классов и даже дали направление в педагогический техникум. Правда, ни поучиться там как следует, ни вступить во владение наследным бабушкиным домом ему так и не удалось - его восемнадцатилетие совпало с осенним призывом в армию.

Он всегда отличался от ровесников статью - и ростом, и шириной плеч, а потому совершенно не удивился, когда в областном военкомате его приписали в команду, отправлявшуюся в учебный десантный полк.

Он даже обрадовался, когда на следующее утро после прибытия в Витебск, в знаменитую учебку, по команде сержантов они переоделись и обтянули свои еще узковатые по-мальчишески груди новыми тельняшками.

Романтика десанта захватила его целиком.

Он с азартом учился складывать парашют и стрелять из автомата, бегать по полосе препятствий и прыгать с парашютной вышки, овладевать азами рукопашного боя и навыками стрельбы из КПВТ или РПГ-7. Он испытал настоящий праздник души во время первого прыжка с самолета, когда парашют еще не раскрылся, и только замирание сердца в груди помогло понять, что ты летишь, а не висишь между небом и землей. А потом рывок - и плавное парение в воздухе, ощущение полета, с которым, наверное, не может сравниться ничто на свете.

Вот только приземлился он в первый раз не совсем удачно - как-то забыл, очарованный кажущейся плавностью спуска, что земля приближается со скоростью пять метров в секунду. Как результат - не правильное приземление и растяжение связки голеностопа, что вылилось в ежедневные наряды по кухне на протяжении полутора недель. Ну в самом деле, что ему, хромоногому, было делать в поле!

Слава Богу, все на нем всегда - тьфу, тьфу! - заживало как на собаке, и уже через пару недель он даже забыл про это досадное происшествие и снова втянулся в напряженный, изматывающий, но чем-то приятный ритм жизни учебки.

Когда ему, единственному из отделения, нацепили лычки сержанта и командир учебного полка объявил перед строем благодарность за отличное овладение воинским мастерством, в душе Бондаровича что-то перевернулось. Он бережно принял голубой берет и чуть позже, в казарме, даже прослезился, любуясь собой в тусклом зеркале умывальника.

А на следующий день его вызвал замполит батальона и стал что-то настойчиво расспрашивать про родных, близких, и только когда убедился, что никого ближе директора Смоленской школы-интерната Ивана Савельевича Парфенова у Бондаровича нет, торжественно объявил:

- Родина и партия доверяют вам, товарищ сержант, ответственное задание. Вы никому не имеете права разглашать место своей будущей службы…

Короче, солдат, - сломалось что-то в интонации политработника, - через три дня ты едешь на юг.

Вопросы есть?

- Никак нет.

- Ну вот и славненько!

Майор подошел к нему ближе и потрепал по плечу:

- Смотри там в оба, Бондарович.

- Есть, товарищ майор.

- Вот и хорошо…

- Разрешите идти?

- Идите…

Бондарович не мог понять, что творится у него на душе. Страх? Да вроде нет. Азарт? В какой-то степени. Волнение перед настоящим испытанием?

Вполне возможно. А может, это была тревога перед новым, совершенно неизведанным периодом своей жизни. А еще чувство какого-то дурацкого удовлетворения. Как в том анекдоте про "чувство полного удовлетворения"…

Это был восемьдесят первый год. Все уже знали про Афган, про цинковые гробы и бешеных "духов".

Но ни у кого тогда еще не возникало сомнений в правильности и справедливости этой войны, в благородности и нужности выполнения "интернационального долга". Или, по крайней мере, почти ни у кого…

Магнитофон пел голосом уже давно погибшего Цоя, "мицубиси" жадно пожирала шоссе километр за километром, а мысли Банды были далеко. Далеко по времени, но - удивительное дело, как его, смоленского парня, снова занесло в эти края! - совсем близко по расстоянию…