Ясмина Реза: Пьесы

Такой плотный туман, можно подумать там море ...

СЮЗАННА. Да, да, действительно.

ЭММА. Бывают дни, когда мне не хватает моря. Правда, чего мне действительно не хватает — видеть море. Нужно бы время от времени смотреть на море. Ни купаться, ничего другого, только смотреть...

Когда мы бежали из Румынии в ноябре сорокового года, мы сели в Констанце на корабль, который отправлялся в Стамбул, мы с Авнером всю ночь провели на палубе, глядя на море и звезды, и ожидая восхода солнца...

Мы не знали, куда едем, но самым важным для нас было увидеть восход солнца на Босфоре... Авнер держался за поручни, как капитан корабля, он был очень высокий для своего возраста, ему было двенадцать лет, а он был выше меня, хотя мне было пятнадцать. Мы читали приключенческие романы, но на сей раз речь шла о настоящем приключении.

БАЛИНТ. (Во время рассказа Эммы он отвлекся от своей работы). Расскажите нам.

ЭММА. Это неинтересно... Все это так далеко. Далеко.

БАЛИНТ. Что вы делали в Стамбуле?

ЭММА. Вот в нем и проснулся учитель истории! О чем хочет узнать этот молодой человек? Так вот в Стамбуле мы вели сказочную жизнь и ели в лучших ресторанах. Сделайте снова такое лицо! — А что вы хотите — у нас были деньги. Мой отец, как всякий предусмотрительный еврей, держал деньги в Швейцарии и в Англии, а Турция была нейтральной страной. Люди выбрасывались из окон, в Стамбуле каждый день происходили самоубийства, для тех, кто выехал без гроша не было ни визы, ни денег, никакой возможной надежды...

БАЛИНТ. А после Турции?

ЭММА. После Турции — Иерусалим, три месяца в "Кинг Дэвиде".

БАЛИНТ. А потом?

ЭММА. Потом! Господи, настоящий допрос. Это уже всем надоело.

БЛЕНСК . Нисколько.

СЮЗАННА. Наоборот...

ЭММА. Мой отец добыл австралийские визы. Мы улетели в Сидней, на гидросамолете, компании Империал Аэрвейс, который преодолевал расстояние Лондон-Сидней за девять дней. Но у нас это заняло больше времени, потому что в Калькутте одному генералу, не знаю уж какой армии, якобы понадобились наши места. Позже я описала это путешествие в блокноте... Я даже составила карту... Каждую ночь мы где-то останавливались. Бассора, Бомбей, Калькутта... Из Калькутты мы на неделю перебрались в Дарджилинг. В "Монт Эверест." Великолепный отель. Его владельцем был польский еврей, только не спрашивайте меня, каким образом польский еврей стал владельцем отеля в Дарджилинге. С тех пор я пью только чай Дарджилинг.

В Калькутте мой отец купил ковры. (Улыбается этому воспоминанию). Он был помешан на коврах, бедняга. Каждый вечер он возвращался со словами: я видел роскошные ковры, но один не могу решиться, на что моя мать отвечала ему: ты с ума сошел, мы не знаем, куда едем, неизвестно, не придется ли твоим детям завтра просить милостыню на улице, а ты покупаешь ковры! А он все равно купил. У меня и сейчас есть ковры.

Вот. В Рангуне на меня напала целая свора комаров. Меня быстро съели. В Сингапуре мы остановились в гостинице "Райфлз", а потом были Сарабайя, Дарвин, Сидней, конец и начало... Вот. Кругосветное путешествие Мильштейнов во время войны.

ЭММА. В сорок шестом. В Париж. А через десять лет Авнер уехал в Буэнос Айрес.

Только не говорите Авнеру, что я все это вам рассказала. Авнер никогда не говорит об этом путешествии во время войны. Я потом всегда думала, что ему стыдно за эту четырехзвездочную эпопею. За то, что он не участвовал в общей судьбе... Да, я думаю, это повлияло на его мироощущение, тот факт, что он не участвовал в трагедии, что его уберегли, что в то время как он играл во дворцах, дети его возраста умирали от голода, просто умирали. Я смотрю на это иначе. Мы были слишком молоды, мы не были ответственны, мы не знали, что происходит, а если бы и знали, разве нужно было из-за этого жить в трущобах и питаться хлебными крошками, нет я не шучу, что плохого мы делали? Что вы думаете по этому поводу, господин историк?

БАЛИНТ. Есть такие чувства, ...то есть я хочу сказать... не пускаясь в так сказать... в общем, я понимаю, что должен испытывать ваш брат.

ЭММА. Но я тоже его понимаю, мой мальчик. я очень хорошо его понимаю, но я скажу вам нечто, что не принадлежит ни истории, ни морали, и я говорю вам это безо всякого смущения и стыда, так вот знаете ли, никогда в жизни я не была так счастлива, как в тот год, я еще ничего не знала об ужасах жизни, я нравилась моим родителям, мои родители и брат любили меня, и я их, куда уж проще, за ту неделю, что я провела в Калькутте, я видела чудовищную нищету, но это не помешало мне чувствовать себя счастливой, и Авнер, я уверена, тоже был счастлив, но у него это воспоминание о невинном детстве превратилось в угрызения совести, а для меня — в сожаление о том времени. Ну, Сюзанна, вы, воплощенная деликатность, вы должны остановить эти смешные излияния, не знаю, какая муха меня сегодня укусила!