Игорь Губерман: Гарики предпоследние

862

Укрыт обаятельной ширмой

я в самом тяжёлом подпитии,

а подлинный внутренний мир мой

не вскроется даже на вскрытии.

863

Обиды людям я себе простил,

азарта грех давно отбыл на нарах,

а всё, что в этой жизни упустил,

с избытком наверстаю в мемуарах.

864

Конечно, время сызмала влияло

на дух и содержание моё;

меня эпоха сильно поваяла —

однако ведь и я лепил её.

865

Я в гостевальные меню

бывал включён как угощение,

плёл несусветную хуйню,

чем сеял в дамах восхищение.

866

Я душевно вполне здоров,

но шалею, ловя удачу;

из наломанных мною дров

я легко бы построил дачу.

867

Один телесный орган мой

уже давно воспеть хочу —

крутой, надёжный и немой,

покуда я молчу.

868

Как ни предан зелёному змею,

а живу по душе и уму,

даже тем, чего я не имею,

я обязан себе самому.

869

Я ленью грешен, выпивкой и сексом,

люблю, однако, более всего

молчание, наполненное текстом

и ритмом, воспаляющим его.

870

Я не жалею о попытках

заняться прибыльной игрой,

и только память об убытках

порой горит, как геморрой.

871

Она совсем не в тягость мне,

моя высокая харизма,

и я использовал вполне

её по части похуизма.

872

Забавно это: годы заключения

истаяли во мне, как чёрный снег,

осталось только чувство приключения,

которое украсило мой век.

873

Идя то разминувшись, то навстречу,

в суждениях высок и столь же низок,

в момент, когда себе противоречу,

я к истине всего сильнее близок.

874

Многое мне в мире неизвестно,

только чтоб не школьничать натужно,

я сказал непознанному честно,

что оно и на хуй мне не нужно.

875

А был я моложе – трещал, как трещотка,

свой век болтовне посвящал я и ню,

общение с ню оборвала решётка,

и там записал я мою болтовню.

876

Меня на сочувствии тонком

не словит лукавая нелюдь,

я долго был гадким утёнком

и чуткий поэтому лебедь.

877

Когда всё валится из рук,

с утра устал или не в духе,

то злюсь на мир я, как паук,

которого заели мухи.

878

Мне вовсе не нужна медалей медь,

не надо мне призов – я не гнедой,

стакан хотел бы полным я иметь,

а славы мне достаточно худой.

879

Я лица вижу, слышу голоса —

мне просто и легко среди людей,

но в лагере я столько съел овса,

что родственно смотрю на лошадей.

880

Век мечтает о герое —

чтоб кипел и лез на стену,

буря мглою небо кроет,

я – сдуваю с пива пену.

881

Живу я – у края обочины,

противлюсь любому вторжению,

и все мои связи упрочены

готовностью к их расторжению.

882

Я знал позора гнусный вкус,

и шёл за ним вослед

соблазна гнилостный укус,

что жить уже не след.

883

Исполнена свободы жизнь моя —

как пение русалочье во мраке,

как утренняя первая струя

у вышедшей на улицу собаки.

884

Пока между землёй живу и небом,

хочу без сожаления признаться:

полезным членом общества я не был,

поскольку не хотел во всё соваться.

885

Я прожил век собой самим,

и мысли все мои нелепы,

но всё же кем-то был любим,

а остальные были слепы.

886

Тайком играя на свирели,

вольготно жил я на Руси,

все на меня тогда смотрели,

как на свободное такси.

887

Курю, покуда курится, в мечтах тая,

что Бог от увядания спасёт,

и сваренная курица, кудахтая,

яичко золотое мне снесёт.

888

Хоть жил, не мельтешась и не спеша,

хотя никак не лез из пешек в дамки,

дозволенные рамки нарушал

я всюду, где встречались эти рамки.

889

Почти что дошла до предела

моя от людей автономия,

но грустно, что мне надоела

и личная физиономия.

890

К себе присматриваясь вчуже,

я часто думаю недужно,

что я душевно много хуже,

чем я веду себя наружно.

891

Сообразно пространству акустики

я без пафоса, лести и мистики

завываю свои наизустики,

приучая людей к похуистике.

892

Живя бездумно и курчаво,

провёл я время изумительно,

а если всё начать с начала,

то жил бы лысо и мыслительно.

893

Тщеславием покой не будоража,

отменно я свой кайф ловлю в стакане,

хотя моя мыслительная пряжа

тянула на недурственные ткани.

894

Когда хоть капельный бальзам

на душу льётся мне больную,

то волю я даю слезам

и радость чувствую двойную.

895

Обороняюсь я нестойко

от искусителей моих,

безволен я уже настолько,

что сам подзуживаю их.

896

Даже в лёгком я нигде не числюсь весе,