Игорь Губерман: Закатные гарики (сборник)

и между них в кипящем шелесте

стоят-идут на стройных ножках

большие клумбы пышной прелести.

234

Есть в ощущениях обман,

и есть обида в том обмане:

совсем не деньги жгут карман,

а их отсутствие в кармане.

235

Вновь меня знакомые сейчас

будут наставлять, кормя котлетами;

счастье, что Творец не слышит нас —

мы б Его затрахали советами.

236

В неправедных суждениях моих

всегда есть оправдание моральное:

так резво я выбалтываю их,

что каждому найду диаметральное.

237

Известно лишь немым небесным судьям,

где финиш нашим песням соловьиным,

и слепо ходит рок по нашим судьбам,

как пес мой – по тропинкам муравьиным.

238

Эпоха лжи, кошмаров и увечий

издохла, захлебнувшись в наших стонах,

божественные звуки русской речи

слышны теперь во всех земных притонах.

239

В доставшихся мне жизненных сражениях

я бился, балагуря и шутя,

а в мелочных житейских унижениях —

беспомощен, как малое дитя.

240

До славной мысли неслучайной

добрел я вдруг дорогой плавной:

у мужика без жизни тайной

нет полноценной жизни явной.

241

На высокие наши стремления,

на душевные наши нюансы,

на туманные духа томления —

очень грубо влияют финансы.

242

Стали бабы страшной силой,

полон дела женский треп,

а мужик – пустой и хилый,

дармоед и дармоеб.

243

Я был изумлен, обнаружив,

насколько проста красота:

по влаге – что туча, что лужа,

но разнится их высота.

244

Наш век в уме слегка попорчен

и рубит воздух топором,

а бой со злом давно закончен:

зло победило, став добром.

245

Я, друзья, лишь до срока простак

и балдею от песни хмельной:

после смерти зазнаюсь я так,

что уже вам не выпить со мной.

246

Я живу, незатейлив и кроток,

никого и ни в чем не виня,

а на свете все больше красоток,

и все меньше на свете меня.

247

Еще родить нехитрую идею

могу после стакана или кружки,

но мысли в голове уже редеют,

как волос на макушке у старушки.

248

Давно живя с людьми в соседстве,

я ни за что их не сужу:

причины многих крупных бедствий

в себе самом я нахожу.

249

Во что я верю, горький пьяница?

А верю я, что время наше

однажды тихо устаканится

и станет каплей в Божьей чаше.

250

Несчетны русские погосты

с костями канувших людей —

века чумы, холеры, оспы

и несогласия идей.

251

Повсюду, где гремит гроза борьбы

и ливнями текут слова раздоров,

евреи вырастают, как грибы,

с обилием ярчайших мухоморов.

252

Сегодня только темный истукан,

изваянный из камня-монолита,

отвергнет предлагаемый стакан,

в который благодать уже налита.

251

Компотом духа и ума

я русской кухне соприроден:

Россия – лучшая тюрьма

для тех, кто внутренне свободен.

254

О нем не скажешь ничего —

ни лести, ни хулы;

ума палата у него,

но засраны углы.

255

В неполном зале – горький смех

во мне журчит без осуждения:

мне, словно шлюхе, жалко всех,

кто не получит наслаждения.

256

Со мной, хотя удаль иссякла,

а розы по-прежнему свежи,

еще приключается всякое,

хотя уже реже и реже.

257

Давно я заметил на практике,

что мягкий живителен стиль,

а люди с металлом в характере

быстрее уходят в утиль.

258

В земной ума и духа суете

у близких вызывали смех и слезы,

но делали погоду только те,

кто плюнул на советы и прогнозы.

259

Зная, что глухая ждет нас бездна,

и что путь мы не переиначим,

и про это плакать бесполезно —

мы как раз поэтому и плачем.

260

Опершись о незримую стену,

как моряк на родном берегу,

на любую заветную тему

помолчать я с друзьями могу.

261

Все, что было – кануло и сплыло,

есть еще в мехах моих вино;

что же мне так вяло и уныло,

пусто, равнодушно и темно?

262

Повсюду смерть, но живы мы,

я чувством света – тьме обязан,

и даже если нет чумы,

наш каждый пир с ней тесно связан.

263

Идея, что мною владеет,

ведет к пониманию важному:

в года, когда небо скудеет,

душа достается не каждому.

264

Напористо, безудержно и страстно —

повсюду, где живое колыхание, —

в российское духовное пространство

вплетается еврейское дыхание.

265

Человек – существо такое,

что страдает интимным жжением,

и в заветном живет покое