Леонид Лиходеев - Возвращение д'Артаньяна

Когда-то один великий летчик пролетел под фермой моста, на котором его ждала любимая женщина. Нашлись люди, которые совершенно справедливо посадили его за это на «губу». Это были хорошие, веселые люди, потому что, сажая его, они все-таки гордились, что у них есть такой необыкновенный мастер.

Конечно, он должен был приехать на трамвае, не рискуя ничем. Но ему не было жалко тратить себя, а он был влюблен. А это — чрезвычайно решительное сочетание.

— Что он выиграл? — удивятся сверхрассудительные люди.

А что он должен был выиграть? И почему это каждый поступок человека нужно рассматривать с точки зрения того, что он «выиграл»?

Что выигрывает парень, который приносит своей девушке первый подснежник? Первые подснежники растут в холодном лесу, где можно простудиться. Да и зачем вообще носить подснежники? Разве без этого нельзя, скажем, жениться? Женятся же люди!

Ну и пускай себе женятся...

Один великий актер спрашивал у своих учеников:

— С чего начинается полет птицы?

— Как с чего? С того, что она расправляет крылья...

— Нет. Полет птицы начинается с того, что она хочет лететь.

Сокол не мог расправить крылья потому, что был ранен. Но он хотел лететь и поэтому полетел.

— А что он выиграл? — удивятся сверхрассудительные люди. — Он же все равно разбился!

Совершенно верно. Ему никто не постелил соломки. Но он хотел лететь и поэтому полетел.

Как у вас насчет крыльев, дорогой читатель? Как у вас насчет обычного стремления к необычному?

Недавно я видел картину. На леопардовой шкуре стоит необыкновенно стройная девушка, прикрытая легким, заманчивым флером, и флер этот развевается в виде крыльев, и девушка смотрит задумчиво вдаль. Все необычно, не правда ли? И вдаль смотрит, и шкура под ней леопардовая, не собачья все-таки; и обычное стремление она вызывает у зрителя.

Это тоже романтика, дорогой читатель. И ядовитые лебеди, рисуемые на фоне ресторанных пальм, и белые голубки с письмом в клюве, — тоже романтика. И семь слонов — тоже романтика.

Но семь слонов охраняют счастье. Заметьте: охраняют, а не добывают. Они охраняют леопардовую шкуру, которая лежит у порога и не дает его переступить. Жалко уходить от такой красивой шкуры в неизвестную даль. Жалко жить на свете, не зная точно, что ты с этого будешь иметь...

Говорят, что бывают сугубо романтические профессии. Многие промыслы, связанные с отъездом, зачисляются в этот разряд. Особенно геология, мореходство, дорожное дело. Конечно, эти профессии связаны с главным романтическим условием — шагом через порог. Но только это внешняя форма романтики, ее мундир.

Но сугубо романтических профессий просто не бывает. А бывают люди с веселой душой — и человеки, знающие, «что они будут иметь». И ушлый дока в самом распронаиромантическом месте все равно будет лакать водку и копить деньги.

Гнетущая романтика мещанина убивает людей, вдавливает их в землю, лишает желания приподняться над нудным, самоцельным рефлексом жратвы и барахла. И можно при этом петь романтические песни, и читать романтические книги, и даже писать романтические стихи. Семь слонов — надежная охрана.

И регламентированная романтика с приманкой — это те же семь слонов. Потому что в приманке точно указан прейскурант, что и за что причитается...

Конечно, д'Артаньян д'Артаньяном. Он фигура литературная, так сказать, символическая. Вообще-то, глядя на него, можно подумать, что время выглядит романтичным лучше всего в отдалении. Капитаны, обветренные, как скалы, уже пооткрывали свои архипелаги. Уже были пронзены шпагами черные сердца злодеев. Уже были сброшены в пропасть заслужившие возмездия враги. Но разве парень, который в пургу бросается крепить болтающуюся между небом и землей ферму, думает, «что он будет с этого иметь»? Разве парень, пробирающийся по тундре на лыжах делать операцию, думает о чем-нибудь, кроме того, как добраться поскорее?

Романтика обостряет чувства. Благородный герой ее бесконечно честен, смел, мужествен, предан и всегда готов пронзить ток называемого романтического негодяя шпагой, кинуть в пропасть или обсудить на комсомольском собрании. И, несмотря на то, что романтический негодяй попадается редко, — его все равно много, и хочется с ним покончить поскорее.

Но для того, чтобы чувства обострились, нужно, чтобы они были, эти чувства. И это уже абсолютно современный, абсолютно конкретный разговор о большом деле, о большой пользе, об острой необходимости быть полезным своему обществу. Вот почему романтика умирает, когда умирает уверенное чувство приподнятости над потребительским рефлексом. И недобитые романтические негодяи начинают плодиться, прикидываться, подлаживаться. Они уже выходят из книг и толкутся в подворотнях, уменьшив своей челочкой и без того не великие лбы. Они втихаря подставляют ножку и шумно разевают свою поганую пасть, чтобы облаять слабого, чтобы дать ему под дых, чтобы навалиться впятером на одного и двинуть сильного в спину. Они резвятся, если нет на них д'Артаньянов, если последние вернулись за новой рекомендацией в отчий дом...