Светлана Багдерина: Рыжий, хмурый и влюбленный

Если бы во всей суматохе кто-нибудь проявил достаточно любопытства, чтобы разглядеть лицо этого лица по прибытию в апартаменты Фреев, то назвать его лицо не представляющим интереса у него язык бы не повернулся.

Проговорила, но тактично не договорила: «Ну после нашего, конечно».

Необходимости в котором, как в таковом, не было, потому что у богини плодородия пионы и лимоны цвели и плодоносили и среди сугробов.

Весьма разумная предосторожность, если учесть, что художественные способности лукоморца остановились в развитии лет пятнадцать назад.

Узнав о выдумке Ивана, Фригг сначала рассердилась, потом расстроилась, но, в конце концов, пришла к выводу, что не такая уж и плохая это идея, и в обязанности заморских зодчих теперь вошла еще и доставка приглашений днем на ими же спонтанно придуманный пир. Фреев о точной дате и времени уведомила день спустя супруга Рагнарока лично.

После того, как трюк с ночным зрением подвел команду снова, разнервничавшийся чародей переналожил это заклятье на съежившихся в тревожных предчувствиях юношей еще пять раз. Сдался он только после того, как наградил подопытных витязей сначала дальтонизмом, потом – косоглазием, затем – по очереди – близорукостью, пучеглазием и видением мира в сугубо розовых тонах со всеми вытекающими последствиями (дальтонизмом, косоглазием, близорукостью и пучеглазием). В конце концов, потратив четыре часа, чтобы вернуть обескураженным витязям визуальный статус-кво, маг-хранитель зашвырнул посох под кровать и заявил, что это не он ошибается, а это Хеймдалл со своими богами – сплошная ошибка, и нормальному волшебнику тут делать нечего. И вообще – он вам не какая-нибудь бабка-окулистка, он – боевой маг.

Причем эта операция заняла у него ровно столько же времени, сколько все предыдущие.

Болотно-зеленую тональность Адалетова заклятья еще никто не отменял.

Ночное зрение, продержавшись ровно столько же, сколько и в поместье Фреев, рассосалось без следа.

Хвала Рагнароку, что «сидит розовая лягушка между двух холмов, а прыгнуть не может» относилось не к любовной поэзии, а к загадкам.

На мотивчик модной когда-то в Лукоморье песенки уже к утру второй ночи поисков вся команда, включая Масдая, непроизвольно напевала себе под нос, а остальным – под ухо: «Гра-упнер… Гра-упнер… Светлого мая приве-ет… Гра-упнер… Гра-упнер… И зде-есь… е-го нет…».

Расческа и ее зубья – отдельно друг от друга – всё еще торчали из разных мест его обширной и строптивой шевелюры.

Никто не может быть более жестоким к падшему кумиру, чем его недавний обожатель. Надо ли добавлять, что волосы угрюмого отряга были сейчас девственно спутаны по всем сторонам лица.

Никто не спорит, что на голодный тоже размышляется неплохо, но, главным образом, лишь в одном направлении.

Различия заключались лишь в порядке осуществления действий и напоминали больше выписку из кулинарной книги – инструкцию по разделке и обработке тушки.

Поскольку это была всё-таки роса, а не слёзы Аос, и не кровь богов, то вес алмазов не превышал семи-восьми карат, да и огранка была незамысловатая, хоть и вода, надо отдать должное, являлась довольно чистой.

Громоподобно, сказала бы Серафима, если бы уже не спала.

В простонародье известный как кулак.

Учитывая настроение Мьёлнира и выражение собственной физиономии.

«Может, в Отрягии в Хел после смерти попадают не только люди, цверги и великаны, но и то, чем они дышат?» – родилась гипотеза у мага-хранителя.

Или в галоп, что вероятнее.

По мере скромных возможностей.

Но не исключено, что и цикл лекций.

Позавчера утром? Три дня назад днем? За пять лет до этого момента ночью? В Хеле время было равносильно четвертому измерению для жителей Белого Света – концепция известная, но непостижимая.

Не исключено, что из страха перед встречей и необходимостью объяснений с настоящей, а не нарисованной бабой-ягой.

В первую очередь по своей безвкусице и вычурности.