Татьяна Андрианова - Как вывести ведьмаков

– Ну и пойду, – раздраженно фыркнул он. – Разведут дармоедов, а я вечно крайним оказываюсь, – недовольно зашипел Дорофей под нос так «тихо», что глухой расслышит, не прислушиваясь.

Светлолика, впрочем, внимания на недовольство кота не обратила. Пришлось ему, неоцененному и непонятому, приниматься за лечение жреца. Кот глубоко, с надрывом вздохнул, осознавая всю тяжесть кошачьего бытия и постоянное угнетение более сильными окружающими, и осторожно, плавно перетек на старческое тело Гонория. Улегся прямо поверх одеяла, распластался, растекся, как некая бескостная меховая полость с подогревом, завибрировал, мурлыча. Когти Дорофея Тимофеевича принялись мерно царапать одеяло, осторожно, по капельке выманивая болезнь из измученного стариковского организма. Жрец затих. Перестал метаться и как будто посветлел ликом. То ли тепло ему стало под своеобразной грелкой, то ли кошачьи манипуляции и впрямь помогали.

Евстах быстро отыскал корзину. Да не одну, а целых три штуки на выбор и с гордостью, словно сплел каждую собственноручно, предъявил их ведьме. Светлолика бегло осмотрела предложенный ассортимент и забраковала пару как ненужные. Одну – потому что слишком уж большая, грибы в такую неделю собирать будешь. Другую местами погрызла мышка. Третья же оказалась в самый раз. Достаточно вместительная и при этом вполне легкая, с удобной ручкой и при ходьбе не мешает.

– Ну, я пошла, – известила Светлолика домашних и сделала было шаг за порог, как Евстах намертво вцепился в юбку домотканого платья.

– Куда же ты?! – заголосил он, словно не в лес она к лешему собралась, а на войну с сопредельным государством, причем воевать собирается своими силами и в гордом одиночестве. – Не позавтракав, чаю не попив, и душегрею не надела. Простудишься ведь.

Здравое зерно в панике домового было. Простудиться на по-весеннему коварном ветерке можно было запросто.

– Душегрею давай. А завтракать некогда – время дорого, – строго оповестила ведьма Евстаха, чтобы не зарывался.

Забота всегда приятна. Оно, конечно, и кошка заурчит, когда ее погладят ласково и о ее будущем побеспокоятся, только о субординации тоже забывать не следует, а то, не ровен час, на голову сядут, ножки свесят и помыкать начнут.

Домовой вовсе не обиделся. Характер у него вообще был легкий, услужливый. Такие качества в домовых с младенчества пестуются, чтобы с людьми хорошо уживались. Он заметался как перепуганная белка и за несколько секунд отыскал красивую стеганую душегрею, которую, к слову, Светлолика тщетно искала пару лет, собрал в узелок сырники, налил в старую походную фляжку компота из сушеных груш, яблок и шиповника. Провиант и одежду торжественно вручил девушке, заслужив с кровати от Дорофея презрительное сквозь зубы: «Подхалим!»

– И лапти надень, – посоветовал Евстах.

– Зачем? – удивленно уставилась на собственные ботинки Светлолика, искренне не понимая, чем ее обувь так плоха, что домовому не угодила.

– А в лаптях по лесу ходить удобнее. Сейчас в лесу сухо, давешний дождь уже в землю впитался, а лапоть с корнями, из земли выпирающими, сцепление хорошее имеет и ногу бережет, – со знанием дела заявил домовой.

Ведьма поняла, что, если начнет спорить, дольше провозится, и переобулась. В лес она вышла в лаптях, в душегрее и с корзиной наперевес, готовая к любым опасностям. К лешему путь был не близкий, но хорошо знакомый, и Светлолика решительно шагала, не особо оглядываясь по сторонам. Ноги сами несли ее по привычной дороге.

За старой заброшенной мельницей, в омуте под развалившимся колесом проживало некое неизвестное чудище, о котором многие слышали, но никто в глаза не видел, по крайней мере полностью. Иногда откуда-то из темно-зеленых, мутных глубин выныривали розовые, словно пятка младенца, щупальца и долго шарили по берегу. Светлолика часто оставляла многоногому несколько сухарей. Чудище осторожно ощупывало подношение и утаскивало его под воду, откуда вскоре доносился смачный хруст. На сей раз ведьма оставила на берегу сырник, хотя и не была уверена, что еда обитателю омута понравится, а переводить пищу зря она не была приучена, но тихий всплеск и последовавшее за ним довольное чавканье развеяли ее сомнения.

Чуть дальше, когда уже близко было болото, по которому, не зная переменчивой тропы, через коварную трясину пройти могли только пьяные и то не всегда, через раз тонули (несчастных пьянчуг из крепких объятий болота извлекал Вяз Дубрович собственноручно и выдворял за границы топи, чтобы не портили экологию своими проспиртованными телами), показалась небольшая поляна с кряжистым деревом. Место довольно приметное, но до дома Вяза Дубровича было еще далеко. Сам леший проживал в чаще леса, на краю болота, вырастив большой раскидистый дуб под свое жилье. Тот дуб (не чета увиденному сейчас Светлоликой) возвышался лесным великаном, имел ствол толщиной с хорошую, просторную избу и несколько полостей-комнат. Окнами служили круглые дупла, закрывавшиеся ставнями из плетеной травы, утепленной мхом. Дверью был просвет между могучими корнями, загороженный толстой корой. Внутри было прохладно летом и тепло зимой. Живой ковер из короткой травы дарил отдохновение ногам и глазу. Плющ с резными листами всех оттенков зеленого спускался по стенам и свисал с дверных проемов между комнатами как своеобразный занавес.