Тигра Белая - Демоны на привязи

Понятно, что ничего не понятно.

– А на меня почему напал и почему остановился?

– Так ведь сила. – Человечек делает вид, что смущается, но продолжает говорить, посматривая на меня и облизываясь, точно кот, углядевший крынку со сметаной: – Кровь и плоть твоя дает силу великую. Смогу не просто домовым быть, а лешим стать или водяным. Русалок гонять буду.

Вид у моего собеседника становится мечтательным. А я потихоньку начинаю смиряться с тем, что, возможно, все, вот действительно все легенды и сказки имеют под собой реальные прототипы. Этак выяснится, что бог существует!

– А почему остановился? – переспрашиваю еще раз, так как домовой не спешит делиться этой очень ценной информацией.

– Так ведь пращур я твой… – Он горестно вздыхает, явно сожалея об этом. Оглаживает бороду, пытаясь придать ей менее всклокоченный вид, и, помедлив еще немного, продолжает: – Ты меня позвала, признавая родство. А потомков своих я обижать не могу. Вот и не съел тебя.

– Почему поедание меня дает какое-то могущество? – пытаюсь добиться от лохматого пращура более внятного ответа и не поддаваться на паническое: «Он меня сожрать хотел!»

– С людьми такое бывает иногда… – Домовой опять медлит с ответом. Хотя то, что я не такая уж уникальная, радует.

– Чур!

– Тебя благословили и прокляли одновременно. Ты теперь Избранная. Жертва. Больше не знаю ничего. Просто такое с людьми бывает. Наказание и награда одновременно. Ты что-то сделала? – В домовом просыпается любопытство.

– Кажется, я освободила какого-то кролика и его друга в виде змейки, – говорю я, понимая, что больше «Избранности» неоткуда взяться. Вот же пушистый длинноухий гад! Мог бы хоть упомянуть о жертвах и силе!

– Ах-ха! Моя прапраправнучка освободила Десятого и Двенадцатого!

– Чур? – Ограничиваюсь только одним словом, хоть так и тянет спросить: «А что такого смешного-то?»

– Что «чур»? Разчуркалась тут! Натворила-то делов, кто разгребать будет? Тебя-то сейчас быстренько съедят, а нам в этом хаосе дальше жить! Хоть ты и мой потомок, но последыш какой-то! Дура набитая, честное слово! Выродился род, совсем выродился! – Домовой стоит подбоченившись, смотрит на меня с вызовом.

Возмущаться сил нет, в голове заезженной пластинкой повторяются слова: «Тебя-то сейчас быстренько съедят». Очень уверенно чур это сказал, как аксиому, без тени сомнения.

– Что же мне теперь делать? – задаю я вопрос скорее самой себе, чем домовому, но неожиданно получаю ответ.

– Что хоть в награду получила-то? Наверняка глупость какую-нибудь пожелала, а демоны тебя и облапошили. Награду надо с умом требовать, подумавши!

– Я не успела…

– Ах-ха-ха! – Домовой заливается смехом пуще прежнего, а потом вдруг останавливается и серьезно смотрит на меня: – Помогу тебе, последыш. Все-таки родная кровь. Ты только как надо попроси меня.

– Как в сказке? В баньке искупать, накормить, а только потом разговаривать? – деловито интересуюсь, чур благожелательно кивает. Эту сказку я знаю. За дело. Где там у меня ведра и березовый веник?

Через час на пороге кухни появляется чисто вымытый, причесанный домовой. Он теребит красный шнурок пояса и выглядит чрезвычайно довольным. И совершенно не страшным. Просто маленький опрятный старичок. Ну и что, что уши острые и волосатые. У каждого свои недостатки.

– Откушайте, пожалуйста, не побрезгуйте! – Протягиваю ему миску с молоком и сухариками. Ультрапастеризация – это мое спасение. Старый холодильник давно не морозит и годится только на то, чтобы служить шкафом.

– За печку поставь, – распоряжается домовой и сам скрывается в указанном направлении. Я аккуратно ставлю миску на пол, задвигаю ее за старинную печь. Мохнатая лапа касается моей руки, вырывая подношение, тут же раздается чавканье и сербанье. Не малова-то ли я ему молока налила? Через несколько минут довольный чур выходит, вытирая белое с усов и бороды.

– Совет тебе дам, внученька, а ты сама решай, что с ним делать. Те, кого ты освободила, считаются демонами. Десятый и Двенадцатый. Заточили Кролика и Змея полтысячелетия назад в наказание. Срок не истек, и поэтому ты теперь Избранная, дарующая силу. Мы тебя носом чуем! Запах твоей свежей пролитой крови на открытом пространстве до полверсты расходится. Удивляюсь, что кроме меня никто не пришел. – Домовой задумывается, почесывая острое мохнатое ухо, а потом продолжает: – Хотя это ж мой дом, моя вотчина, я ее заговаривал. Мелкая нечисть не сунется, а крупного тут не водится.