Семён Афанасьев - Гарем и легкость

Естественно, у столичного хлыща этих бумаг с собой не было и быть не могло.

– Всё оформим сразу же, как только вернемся обратно, – брезгливо процедил тот, всем своим видом изображая впечатление от близкого знакомства с вонючей мокрицей.

– Ну, вот когда вернёмся обратно, и как только всё оформишь – так сразу и приходи, – покладисто кивнул Бронкс и дружелюбно упёр ствол своего самострела под челюсть чиновнику.

– А теперь топал бы ты к себе, от греха подальше. А то ведь рука и дрогнуть может, – Бронкс смотрел на собеседника бестрепетно и не мигая.

Краем глаза не выпуская из поля зрения и десяток, который был явно на стороне столичного, но против уставов пока не пёр (всё же слишком много чинопочитания в этих «особых» отрядах).

И в самом деле, десяток тоже был не прочь погреть руки.

Вид удалившейся верхом, причём галопом, пары местных наполнял всех, кроме Бронкса, тоской и печалью: с кочевого стойбища наверняка было что взять, надо только выяснить, где оно.

На то и рассчитывали, перехватывая подростков.

Но всё испортил новый командир. Дослужившийся до немалых чинов, он был снят с обычной линейной полусотни (которая и погибла, честно говоря, по их вине) и вместо дальнейшего продвижения по службе определён на этот не совсем обычный десяток. В жаловании, кстати, был изрядный выигрыш; в статусе тоже.

– Ты ведь можешь и до дома не добраться с таким подходом и гонором, – будто скучая, изливал желчь столичный.

– У-у-у, как всё запущено… – пробормотал Бронкс.

После чего невзначай покрутил между пальцами амулет смертника.

Стоила вещица немало, но десятник-полусотник происходил из семьи непростой. Собирая его сюда, родные нашли способ передать её в руки. Теперь вот пригодилась.

Невзрачный набор самых простых камней в оправе не самого дорогого металла, благодаря каким-то хитрым фамильным рунам, передавал всё произошедшее на другой такой же амулет. Который находился не пойми где.

По слухам, в дорогих версиях была доступна и функция сохранения изображения на какое-то время.

– Ты и ты, арестовать предателя, – буркнул Бронкс, указывая на двоих самых рьяных собственных недоброжелателей. – Отвечаете головой. Если не доведёте его назад целым, лично исполню перед строем. Выполнять!

Перца в мясо добавляли полтора десятка приданных мастеровых (по-новому – сапёров), которые с любопытством и дружелюбием переводили взгляды с одного участника разговора на другого и ожидали, чем всё окончится.

Позже и в другом месте.

В личных покоях командующего.

– Ты что, ничего иного удумать не мог?! Ты совсем уже?!! Перед всеми так – с членом такого рода?! – сходу принялся разоряться старик.

– А мне с него надо было штаны стащить, зад ему заголить – и в попу дунуть? – неподдельно удивился Бронкс.

– У нас с ними только наладились отношения! Мы только смогли договориться в Совете, в столице! Как ты мог?! – кажется, старость была глуха к аргументам молодого поколения.

– Что-то я там, – десятник-полусотник, невежливо перебивая начальство, коротко и многозначительно кивнул в сторону распахнутого окна, за которым вдалеке виднелись горы, упирающиеся в самое небо, – ни их, ни вас, ни тех налаживателей отношений не видел! Ну, сходили бы хоть раз со мной туда, да лично покомандовали бы?

– Да ты!.. Да я!..

Там же, через три минуты .

Сидевшие в приёмной представители сразу нескольких родов и ведомств с нескрываемым удовольствием слушали разнос, происходивший за генеральской дверью.

Что интересно, и распекаемый, и начальник были из одного рода, только спорили между собой постоянно. О чём знали все.

Сейчас, кажется, разногласия достигли критической величины.

После громких криков, невнятного бормотания и пары звуков, напоминавших затрещины, за дверью всё стихло.

Присутствующие затаили дыхание.

Чья бы сторона по ту сторону двери ни взяла верх, находившиеся в приёмной по-любому были в выигрыше.

Если возобладает начальник над строптивым бойцом – можно будет и дальше греть руки на этой территории, до самой команды возвращаться в родные земли.

Победи же мнение полусотника – его род весьма потеряет во влиянии, потому что внутренние разлады снаружи всегда отлично видны.

Ко всеобщему удивлению, не случилось ни первого, не второго. Следующую после криков четверть часа из-за дверей доносился лишь звук льющейся в маленьком рукомойнике воды.