Купава Огинская - Василиса Премудрая. Нежная жуть в Кощеевом царстве

За стеной азартно шуршали мыши… а может, то домовые готовились провожать дорогих гостей. В тереме было тихо и пахло скорым праздником.

Свадьбой моей пахло.

Поутру батюшка собирался отдавать меня за младшего сына царя, за горе и позор всего нашего государства, за Ивана-царевича.

Царевичем он был лишь по титулу, по жизни Иван слыл лютым дураком и бездельником. Слухам я, разумеется, никогда не верила, дожидаясь встречи и возможности самостоятельно составить представление о своем суженом.

Дождалась.

Составила.

Теперь сидела перед зеркалом с ножом в дрожащих руках и пыталась собраться с духом, чтобы одним махом отхватить свою косу. Собственными руками разрушить тихую и спокойную жизнь любимой дочки местного князя.

Иван, три дня назад приехавший на смотрины к молодой княжне (ко мне то бишь), вроде бы остался доволен увиденным, а завтра планировал забрать меня из отчего дома и везти в царские хоромы, чтобы там уже гулять свадьбу. Проводы готовились пышные, громкие и веселые… вот только я не планировала на них присутствовать.

Жизнь с нелюбимым мужем я еще могла бы вынести, жизнь с дураком – нет.

Из зеркала на меня смотрело напуганное отражение до сих пор не верящей в свое решение девицы.

Было страшно.

Но, перехватив нож крепче, я с силой рубанула по волосам. Потом еще раз. И еще. Отхватив неровно и неудачно свою гордость и отраду – толстую длинную косу, которую растила с детства. Она тяжело упала к моим ногам тугой русой змеей, поверх с глухим стуком рухнул нож, выпавший из ослабевших пальцев. Первый шаг был сделан, и пути назад не осталось. Неровно остриженные по плечи волосы щекотали шею, непривычно легкая голова кружилась от безумного поступка, а мне… мне хотелось плакать и смеяться.

Вот вам и Василиса, вот вам и Премудрая… куда ум свой запрятала?

Видели бы люди, мудрой меня кликавшие, что я творю…

После этого самого страшного шага дело пошло лихо. Мужские штаны и рубаху, выменянные у одного из дворовых мальчишек на серебрушку, я надела вместо ночной сорочки.

А дальше – сапожки из мягкой кожи на ноги да сложенную с вечера дорожную сумку на плечо, и вот она я, полностью готова к побегу. Собралась быстро, да из покоев выходила долго, не решаясь отворить дверь.

Но стоило только вспомнить кривую ухмылку Ивана, едва видную в косматой, неухоженной бороде, и глуповатый взгляд водянисто-голубых глаз, как страх отступил.

Таясь и замирая от каждого звука, я спустилась вниз, проскользнула на кухню, старательно избегая участков, освещенных полнобокой луной.

Слышно никого не было, в столь поздний час я единственная в тереме не спала.

И Марька, немолодая, достаточно смирная лошадка, дремала в своем стойле, пока в конюшню не прокралась я. Явлению моему кобыла не обрадовалась, но большое яблоко из батюшкиного сада быстро примирило ее с необходимостью посреди темной ночи покинуть уютное стойло.

Седлать и верхом ездить я умела прилично, спасибо за то дядьке Еремею – отцовскому сотнику, что не побоялся супротив князя пойти да дочку его совсем не женским делам обучить.

Ведунья пророчила на моё рождение мальца, вот дядя и решил толк в меня вбивать, а не бабские глупости. Ибо не могла ведунья оплошать, а раз так, то и учиться мне не только прясть надобно, но и верхом ездить, и из лука стрелять, раз уж для меча я больно хилая.

Марька лениво хрустела яблоком, покорно снося спешные сборы, только ткнулась пару раз в плечо тёплым носом, будто спрашивая, что это я задумала.

– После объясню, – шикнула на неё и потянула прочь с конюшни, не опасаясь нарваться на конюха. Ему после бражки, выпитой за счастье молодых, не было никакого дела ни до конюшни, ни до уведенной мною кобылы.

Легко миновав ворота, я уж было решила, что удача нынче на моей стороне, расслабилась по глупости своей и пустила покорную лошадку по наезженному тракту на север, в земли Марьи Моревны.

Отгоняя от себя дурные мысли, я уверенно спешила вперёд, робко мечтая о том, как возьмет меня она в ученицы да откроет все колдовские тайны. А за Ивана пускай Настасья идёт. Уж она царевичу спуску не даст, авось даже человека из него сделает.

Младшая моя сестренка девка была бойкая и дерзкая, особенно батюшкой залюбленная, оттого и смелая сверх всякой меры. Ей мужа перевоспитать труда не составит, мне же проще было бы его прибить, чем уму-разуму научить. И тут уж не имело значения, что сызмальства меня Премудрой кликали да в разумность мою верили. Не распространялась моя премудрость на чужую глупость.